Нечего и говорить, для такой работы важно умение верно подмечать особенности лица человека. Но этого мало, иначе произведение рискует превратиться в обычную карикатуру. Чтобы портрет получился выразительным, художник должен понимать, что лежит в основе изображаемого лица. А это в каком-то смысле напоминает чтение по ладони: в лице – главное не то, что дается нам от рождения, а то, что со временем накладывает на него отпечаток. Ведь двух одинаковых лиц не бывает.
Во вторник с утра я навел порядок в доме, нарвал на клумбе цветов и поставил их в вазу, перенес «Убийство Командора» из мастерской в гостевую спальню и прикрыл той коричневой бумагой васи, в какую картина была обернута с самого начала. Нельзя, чтобы она попала на глаза посторонним.
В пять минут второго округу всколыхнул тяжелый низкий рокот мотора, будто из глубины пещеры донесся рык удовольствия гигантского зверя. Наверняка двигатель с большим объемом. Поднявшись по крутому склону, машина остановилась на площадке перед входом в дом. Затем мотор смолк, и над лощиной вновь воцарилась полная тишина. Оказалось, машина – серебристый «ягуар», купе-спорт. Кстати, проглянувший сквозь облака солнечный свет ослепительно отразился в отполированном длинном крыле. Я не особо разбираюсь в машинах, поэтому точно сказать не могу, но предположил, что это новейшая модель и на спидометре сдвинулись с места лишь четыре первые цифры. Наверняка стоит она столько, что мне хватило бы на двадцать моих «королл»-универсалов и еще бы осталось. Хотя удивляться тут нечему: этот человек готов заплатить уйму денег за свой портрет. Я б не удивился, если б он прибыл сюда на огромной яхте.
Из машины вышел хорошо одетый мужчина средних лет. В темно-зеленых солнцезащитных очках, в белоснежной (не просто белой, а белоснежной) сорочке из хлопка и твиловых брюках цвета хаки. На ногах – кремовые парусиновые туфли. Ростом чуть выше метра семидесяти. На лице – хороший и ровный загар. От него веяло свежестью и чистотой. Но главное, что привлекло в нем мое внимание, – его волосы. Слегка волнистая обильная шевелюра вся, до последнего волоска, была белой. Не пепельного цвета и не цвета кунжута с солью, а чисто-белая, как нетронутый слой снежной целины.
Я наблюдал сквозь щель между занавесками, как он вышел из машины, захлопнул дверцу (издавшую приятный звук, присущий дорогим машинам), не нажимая на кнопку электронного замка опустил ключ в карман брюк и направился к крыльцу дома. Очень красивой походкой: спина прямая, мышцы так и перекатывались при каждом шаге. Наверняка регулярно занимается спортом, весьма серьезно притом. Я отошел от окна, сел на стул в гостиной и подождал, когда зазвонит дверной звонок. Вот он раздался, и я неспешно добрел до прихожей и открыл дверь.
Стоило мне ее отворить, мужчина снял очки, спрятал их в нагрудный карман сорочки и, не говоря ни слова, протянул мне руку. Я тоже почти машинально протянул руку. Мужчина ее пожал – крепко, как это часто делают американцы. По моим ощущениям – излишне сильно, хотя не сказать, что больно.
– Я – Мэнсики. Мое почтение! – отчетливо представился мужчина – таким тоном лектор обращается с приветствием к аудитории, проверяя микрофон.
– Взаимно, – ответил я. – Мэнсики-сан?
– «Мэн» – как первый в слове «магазин беспошлинной торговли», «сики» – «цвет» в слове оттенок.
– Мэнсики-сан, – попробовал я выстроить в голове эти иероглифы. Весьма странное сочетание.
– «Избавиться от цвета», – сказал мужчина. – Редкое, да? Помимо нашей семьи почти нигде не встречается.
– Но запомнить несложно.
– Верно: хорошо это или плохо, но такое имя легко запомнить, – сказал мужчина и слегка улыбнулся. От щек до подбородка у него проступала щетина. Хотя это вряд ли щетина, скорее – легкая небритость, специально оставленные несколько миллиметров. В отличие от волос, борода была наполовину черной. Мне показалось странным, почему совершенно белой стала только шевелюра.
– Пожалуйста, проходите, – предложил я.
Мужчина по имени Мэнсики слегка поклонился, разулся и вошел в дом. Вел он себя безупречно, и все же я чувствовал легкое напряжение. Он – точно крупный кот, которого привезли на новое место: каждое отдельное движение осторожно и мягко, а глазами быстро скользит то туда, то сюда.
– Похоже, здесь удобно, – сказал он, усевшись на диван. – Очень тихо и спокойно.
– Что тихо – это да. Только за покупками ездить неудобно.
– Однако для работы вроде вашей – наверняка то, что нужно?
Я сел на стул напротив него.
– Слышал, вы тоже живете где-то поблизости?
– Да, верно. Если пешком, то небыстро. Но если по прямой – весьма близко.
– Если по прямой? – повторил я слова собеседника. Эта фраза отчего-то прозвучала загадочно. – Если по прямой, то насколько именно близко?
– Настолько, что видно, если помахать рукой.
– Хотите сказать, что отсюда виден ваш дом?
– Да, так и есть.
Пока я колебался, размышляя, что нужно сказать, заговорил сам Мэнсики:
– Хотите увидеть?
– Если несложно, – ответил я.
– Ничего, если мы выйдем на террасу?
– Конечно. Пожалуйста.
Мэнсики поднялся с дивана и вышел из гостиной на террасу. Склонившись над перилами, показал на противоположный склон лощины.
– Вон там, видите тот белый дом? На верхушке горы, бетонный. Где в стеклах сейчас отражается солнце.
Я лишился дара речи. То был роскошный особняк, который я разглядывал по вечерам, лежа в шезлонге с бокалом вина в руке. Очень большой и примечательный дом на другом склоне, чуть правее моего.
– Конечно, не близко, но если сильнее помахать руками, можно поздороваться, – сказал Мэнсики.
– Но как же вы узнали, что я живу здесь? – спросил я, не отрывая рук от перил.
Он вроде бы немного опешил. Хотя с чего бы? Просто он показал своим видом, что опешил. Тем не менее, наигранность на его лице почти не ощущалась. Он просто хотел сделать паузу, прежде чем ответить.
Мэнсики сказал:
– Эффективный сбор самой разной информации – часть моей работы.
– Что-то связанное с интернетом?
– Да, но если быть точным, сфера, связанная с интернетом, – тоже часть моей работы.
– Однако того, что я здесь живу, еще почти никто не знает.
Мэнсики улыбнулся.
– Если перефразировать «почти никто не знает», получится: «тех, кто знает, мало, но они есть».
Я еще раз посмотрел на белое роскошное здание из бетона на другом склоне лощины, затем вновь окинул взглядом этого человека. Выходит, это он появлялся по вечерам на террасе того дома. Теперь, зная об этом, я мог смело сказать, что его фигура и осанка в точности совпадают с силуэтом того человека. Вот только возраст определить непросто. Судя по белейшей, как снег, голове – где-то около шестидесяти. Но кожа – лоснящаяся и упругая, на лице ни единой морщинки. А глубоко посаженные глаза молодо блестели, будто мужчине не больше сорока. Ну как тут определить истинный возраст? Он может назвать любые цифры от сорока пяти до шестидесяти – и мне лишь останется поверить ему на слово.
