– Думаю, да. Ничего другого я не умею.
– Хорошо, если все сложится удачно.
– Спасибо, – еще раз поблагодарил я агента. Затем вспомнил, что еще хотел сказать, и добавил: – Есть ли что-то такое, что мне следует помнить?
– Вам – что-то помнить?
– Иначе говоря – совет профессионала у вас для меня есть?
Он немного подумал, затем сказал:
– Вы – такой человек, которому требуется больше времени, чем обычным людям, на то, чтобы в чем-то убедиться. Но если не торопиться с суждениями, время, пожалуй, окажется за вас.
Прямо название одной старой вещи «Роллингов», подумал я.
Он продолжил:
– И вот еще что. Мне кажется, у вас есть особая, важная для портретиста способность интуитивно подбираться к сущности объекта и распознавать его нутро. Другим это, как правило, не дано. Очень жаль, если, обладая таким даром, вы никак не станете его применять.
– Но рисовать портреты сейчас мне хотелось бы меньше всего.
– Я это понимаю. Однако этот дар наверняка вас когда-нибудь спасет. Хорошо, если все сложится удачно.
Хорошо, если сложится удачно, вторили ему мои мысли. Хорошо, если время окажется за меня.
Масахико Амада – сын владельца того дома в Одаваре – сразу же отвез меня туда на своем «вольво».
– Если понравится, заселяйся хоть сегодня, – сказал он.
Съехав с платной трассы Одавара – Ацуги незадолго до ее окончания, мы направились по узкой асфальтовой дороге к горам. По обеим сторонам дороги простирались поля, тянулись парники, где выращивали овощи, местами попадались на глаза сливовые деревья. Пока мы ехали, я почти не видел жилых домов и не заметил ни одного светофора. Напоследок нам предстояло взобраться по крутому извилистому подъему. Переключив передачу на пониженную, мы ползли вверх, пока в конце дороги не показались ворота дома. Возвышались лишь две великолепные колонны – без створок. Ограды тоже не было. Выглядело так, словно начали строить с учетом и ограды, и створок, но передумали и бросили эту затею. Возможно, пока строили, заметили, что ставить их вовсе не обязательно. На одной колонне висела табличка «Амада», которая размерами больше походила на вывеску. Видневшийся впереди небольшой дом был коттеджем в европейском стиле, из шиферной крыши торчала труба, кирпич давно выцвел. Дом одноэтажный, при этом крыша – неожиданно высокая. Ходя я, разумеется, представлял жилище известного японского художника как старый японский дом.
Едва мы, оставив машину на широкой площадке перед домом, отворили дверь, как несколько черных птиц, похожих на соек, вспорхнули с веток дерева, росшего подле дома, и с громким криком устремились в небо. Похоже, наше вторжение не пришлось им по нраву. Дом окружали заросли, и только с западной стороны из дома открывался прекрасный вид на лощину.
– Ну и как тебе это место? Вокруг совершенно ничего нет! – воскликнул Масахико.
Я окинул взглядом окрестности. И действительно – совершенно ничего. Я отдал должное человеку, построившему дом в такой глухомани. Должно быть, он очень не любил иметь дело с людьми.
– Ты вырос в этом доме?
– Нет, мне не пришлось здесь жить подолгу. Так, приезжал иногда погостить. Или время от времени выбирался сюда на каникулах, заодно спасался от летней жары. Школа – сам понимаешь. Меня воспитывала мать в доме на Мэдзиро
[7]. Отец, когда не был занят работой, приезжал в Токио и жил вместе с нами. Затем возвращался сюда и работал в одиночестве. Я встал на ноги, десять лет назад умерла мама, и отец жил здесь один, почти никуда не выбираясь. Как настоящий затворник.
Пришла жившая поблизости женщина средних лет, которую просили присматривать за домом, и дала мне несколько практических советов: что и как можно делать на кухне, как заказывать керосин и баллоны пропана, где что лежит из утвари, когда и куда выносить мусор. Художник жил одиноко и весьма просто, так что утвари оказалось немного, и выслушивать наставления долго не пришлось. Напоследок она добавила:
– Будет что непонятно – звоните в любое время. – (Но я в итоге так ни разу и не позвонил.) – Хорошо бы кому-нибудь здесь поселиться. Если в доме не жить, он начинает ветшать, да и небезопасно. Могут прийти кабаны и обезьяны, если поймут, что людей нет.
– Кабаны и обезьяны время от времени выходят. В этих краях, – вставил свое слово Масахико.
– Да, будьте осторожны, – сказала женщина. – Кабаны появляются в наших местах весной, когда прорастают побеги бамбука. Лакомятся. Особенно опасны самки, пока воспитывают детей. Еще опасны шершни. Случалось, люди умирали после их укусов. Шершни часто устраивают гнезда в сливовых рощах.
Сердцевиной дома служила сравнительно просторная гостиная с открытым камином, с юго-западной стороны к ней прилегала широкая крытая терраса, с северной – квадратная мастерская, где хозяин создавал свои полотна. С востока расположились компактная кухня со столовой и ванная. Там же находилась просторная главная спальня и более тесная спальня для гостей, где стоял письменный стол. Похоже, хозяин любил почитать и часто писал – книжная полка заставлена старыми томами, а саму комнату мастер превратил в библиотеку. Для старого дома сравнительно чисто и уютно, вот только странно (а может, и не странно) – на стенах дома не висело ни одной картины. Просто голые стены, выкрашенные в холодные тона.
Как и говорил Масахико, в доме имелось все необходимое для жизни: мебель, приборы, посуда, постель. «Приходи с пустыми руками и живи», – говорил мне он. Именно так. Даже дрова для камина сложены в большую поленницу под навесом сарая. В доме не было телевизора – Амада-отец его ненавидел, – зато в гостиной я увидел роскошную стереосистему: гигантские колонки «Танной-Автограф», раздельные ламповые усилители «Маранц», вертушка и великолепная коллекция винила. На первый взгляд – много коробок с пластинками опер.
– Здесь нет проигрывателя компактов, – сказал Масахико. – Такой уж он человек – на дух не переносит все новое. Отец доверяет лишь предметам из прошлого. Разумеется, интернета здесь нет и подавно. Если понадобится – придется ехать в город и там искать интернет-кафе.
На это я сказал, что мне он особо не нужен.
– Захочешь узнать, что творится в мире, единственный способ – послушать новости по радио. Транзисторный приемник лежит в кухне на полке. Однако в горах прием очень слабый. Более-менее слышно «NHK» соседней Сидзуоки. Но это все ж лучше, чем вообще ничего.
– Меня мало интересует, что творится в мире.
– Это хорошо. Ты совсем как мой отец.
– Твой отец любил оперу? – спросил я у Масахико.
– Да. Рисовал в стиле нихонга
[8], но – непременно слушая оперу. Пока стажировался в Вене – пропадал в оперном театре. А ты? Слушаешь оперу?
