– Посмотрела?
– Да. Тело восстановлению не подлежит. – Дым вдруг сделался колючим, застрял в горле, и я закашлялась.
– Кто сказал, что не подлежит? – Вовка осторожно похлопал меня по спине.
– Да так, доктор один, спец по коматозникам. Он сказал: «В этом домике больше никто не живет». Или я такое сравнение придумала? Не помню. В общем, я пришла посмотреть и увидела это. – Я снова задрала рукав.
– Где? – Вовка придвинулся так близко, что я чувствовала тепло его дыхания.
– На шее у нее... у себя. Я же тебе рассказывала про цепочку, ну вот – цепочка изменилась, камешек превратился в паука, а цепочка – в паутину, только неправильную, незаконченную. Вот скажи, Козырев, как такое может быть, чтобы цепочка вдруг стала паутиной?
– Тебя только этот вопрос волнует? – Он невесело усмехнулся.
– Если бы! Но на этот вопрос я хотя бы рассчитываю получить рациональный ответ. Хочется верить, что здесь действует всего-навсего какой-то хитрый механизм.
– А если нет? – вдруг спросил Вовка. – А вдруг это из-за цепочки ты теперь такая.
– Да ты, Козырев, лирик. – Я выпустила колечко дыма, понаблюдала, как оно льнет к Вовкиной небритой щеке.
– Я не лирик, – он отмахнулся от моего дымного облачка, – я просто тоже пытаюсь найти всему рациональное объяснение.
– То есть ты мне веришь? – на всякий случай уточнила я.
– Не знаю, – Вовка закусил нижнюю губу. – Но что-то такое есть в твоем рассказе. – Он решительно встал с дивана, начал мерить шагами комнату. – И кое-что я могу проверить прямо завтра. То есть уже сегодня.
– Что именно? – Я тоже встала, голова тут же закружилась, наверное, от сигарет.
– Нам нужно съездить в клинику. – Вовка глядел на меня в упор, и сердце мое испуганно екнуло.
– Зачем?
– Хочу посмотреть на эту паутину.
– Тебя не пустят. – Я вспомнила охранников на входе и строгих медсестер. – Там режим. Посторонним туда нельзя.
– А тебя пустят? – спросил он.
– Меня? – Я задумалась. – Меня, наверное, да. Позвоню лечащему врачу, попрошусь на консультацию.
– Ну, раз тебя пустят, то и я как-нибудь прорвусь, – отмахнулся он.
– Вовка, ты не понимаешь, попасть в здание больницы – еще не значит проникнуть в палату для... коматозников.
– Для меня это то же самое, Ева.
Да, возможно, он прав. С Вовкиным поразительным талантом находить общий язык с кем угодно и где угодно его бы, наверное, пустили даже в личные покои папы римского. А тут какая-то больница.
– Ну, решено? – Он посмотрел на меня тем взглядом, которым смотрел там, под фонарем. Нет, не тем же, теперь в его глазах было еще нечто такое, что я никак не могла идентифицировать.
– Решено. А когда?
Вовка глянул на часы и сказал:
– Завтра утром.
Утром... До утра еще нужно как-то дотянуть. Это Вовка Козырев для меня друг детства, а я-то для него темная лошадка. Что ж мы будем с ним делать до утра?
– Я тебе на диване постелю. – Он задумчиво потер подбородок. – Может, хочешь ванну принять?
После вечерних приключений ванна, конечно, была бы нелишней, но ведь страшно...
– Что? – Вовка почувствовал мою нерешительность. Даже странно, что он читает меня словно книгу.
– Боюсь, – призналась я.
– Боишься, но хочешь? – уточнил он.
– Да.
– Тогда никаких проблем! Я могу побыть с тобой.
– Трогательная забота, но, по-моему, это слишком.
– В ванной есть шторка, а когда будешь раздеваться-одеваться, я отвернусь, честное пионерское.
Вовка сдержал свое слово, отвернулся и даже не подсматривал. И призрак меня больше, слава богу, не беспокоил, так что банные процедуры прошли без происшествий. Спать я повалилась чисто вымытая и полная неоформившихся надежд.
* * *
Утро наступило почти мгновенно, я, кажется, даже заснуть не успела, а кто-то уже настойчиво тормошил меня за плечо.
– Эй, засоня, вставай! – Голос мужской, знакомый. В комнате пахнет сигаретным дымом и свежесваренным кофе.
Я открыла глаза, ошалело уставилась сначала на бодрого, как огурчик, Вовку, а потом на поднос с дымящейся чашкой и незажженной сигаретой.
– Вот, решил порадовать прекрасную даму. – Вовка улыбался, но взгляд его оставался внимательным.
Я тоже улыбнулась, заграбастала с подноса сигарету, прикурила от галантно протянутой зажигалки и сделала глубокую затяжку.
– Спасибо, Козырев, ты настоящий друг. Только, знаешь, давай обойдемся без этого?
– Без чего? – Он выглядел не удивленным, скорее настороженным.
– Без проверки на вшивость. – Я кивнула на поднос. – Козырев, я не пью кофе. Ты должен это помнить. Или забыл? – Сигаретный дым попал в глаз, и я зажмурилась.
– Не забыл, – Вовка вздохнул, как мне показалось, с облегчением, – но, сама понимаешь, ситуация несколько неординарная. – Он взял чашку с кофе и сделал большой глоток. – Я должен был убедиться.
– Убедился? – Я села на диване и спустила босые ноги на пол.
– Не до конца. – Вовка больше не улыбался.
– Мне понятны твои сомнения, Козырев. Я сама себе долгое время не верила. Но у тебя ведь есть план по выведению меня на чистую воду?
– У меня есть множество планов, – он согласно кивнул, – но нам нужно поторопиться, Ева.
Вовка оставил машину на стоянке перед клиникой, мне велел сидеть на месте, а сам пошел урегулировать, как он выразился, эту маленькую проблему. Лично мне проблема не казалась такой уж маленькой, но как приятно, черт возьми, переложить свои заботы на чужие широкие плечи!
Он вернулся минут через десять, распахнул дверцу и скомандовал:
– Пошли!
– Уже? – Я, конечно, знала, что Козыреву нет равных в ведении переговоров, но чтобы так быстро!
– У нас всего десять минут до обхода. Пойдем, Ева!
Моей решимости хватило только на то, чтобы дойти до дверей клиники, а дальше меня словно душным ватным одеялом накрыла паника.
– Не могу. – Я смахнула со лба испарину и жалобно посмотрела на Вовку. – Честное слово.
– Можешь. – Он был непреклонен. – Если ты хочешь, чтобы я тебе помог, ты должна пойти туда.
– Зачем? Можно я подожду тебя в машине, а ты сам посмотришь.
– Та Ева, которую я знал, – Вовка нахмурился, – не устраивала бы сцен на пустом месте. Не давай мне лишний повод для сомнений. – Он сказал это очень тихо и весомо, так, что я сразу поняла – он не шутит. И бесполезно рассказывать ему, что мне страшно, что я до чертиков боюсь опять встретиться с собой прежней, заглянуть в чужие невидящие глаза.
