– Схожу проверю, – сказал он. – Начинайте без меня.
Ей вдруг захотелось, чтобы Ролан не оставлял ее наедине с Гиртманом, но тот наблюдал, и она нехотя кивнула.
Лабарт спустился этажом ниже; Аврора слышала, как муж идет по коридору. Гиртман повернул выключатель и исчез на чердаке.
Она нехотя поставила ногу на последнюю ступеньку. Почему у меня такое чувство, что я иду на эшафот?
В недобрую минуту она заупрямилась; нужно было в кои веки раз прислушаться к Ролану и покончить со швейцарцем внизу. Он стоял у края люка и наблюдал за ней маленькими блестящими глазками.
Аврора заметила свое отражение в стеклах очков, и на полсекунды ее охватило желание сбежать. Она прочла висевшее на стене претенциозно-нелепое послание:
ОСТАВЬ ГОРДЫНЮ ВСЯК СЮДА ВХОДЯЩИЙ
НЕ ЩАДИ НАС В ЭТОМ ТИРАНИЧЕСКОМ СКЛЕПЕ
АЛКАЙ МУДРОСТИ И НАСЛАЖДЕНИЯ
ПУСТЬ КАЖДЫЙ ЧАС ДОСТАВИТ ТЕБЕ ОСТРОЕ
И ИЗЫСКАННОЕ УДОВОЛЬСТВИЕ
СТРАДАЙ И КРИЧИ
КОНЧАЙ
Еще одна идея ее болвана-мужа! Он всегда был «головастиком», мастером фантазмов, но никак не человеком действия. Даже на их буйных вечеринках не лез в первые ряды, всегда пропускал вперед других.
Она подтянулась, вытолкнула наверх тренированное тело. Гиртман смотрел на нее с неприкрытым вожделением. Под крышей завывал ветер – должно быть, сильно похолодало, – но на чердаке Аврора сразу взмокла, от жары закружилась голова.
– Сними это, – приказал швейцарец, и халат, прошелестев, упал к его ногам. Он долго смотрел на тело женщины, и в его взгляде не было ничего, кроме плотского желания.
– Не забыл, здесь командую я? – с вызовом спросила она.
Он кивнул, с трудом удерживая открытыми тяжелые веки. Она положила ладонь ему на грудь рядом с сердцем, сильно толкнула, и Гиртман отступил назад. Аврора поймала кожаный браслет, прикрепленный к тросу, потянула и закрепила на его левом запястье. Он не сопротивлялся – улыбался и пожирал ее глазами.
– Иди сюда, – вдруг шепотом попросил он. – Поцелуй меня.
Она засомневалась, но послушалась, почти коснувшись его грудью. Юлиан положил правую ладонь женщине на затылок и поцеловал в губы. Она ответила, ощутив вкус водки и кофе; сердце заколотилось так сильно, словно решило вырваться на волю. И в этот момент длинные сильные пальцы Гиртмана сжали ей шею.
– Что вы подмешали в коктейль?
Аврора открыла рот, но не смогла произнести ни слова – он перекрыл ей доступ воздуха. Кровь прилила к голове, перед глазами заплясали черные точки.
– Отпусти меня!..
– Отвечай.
– Ничего… я… клянусь тебе…
Аврора ударила Гиртмана кулаком – сильно, хотя замахнуться не смогла, – но он не ослабил хватки. Единственный звук, вырвавшийся из ее горла, напоминал нечто среднее между шипением и хрипом. Мужские пальцы давили на сонную артерию, мозг, лишенный кислорода, кричал «караул», сознание уплывало. Гортань болела невыносимо. Потом он вдруг ослабил хватку, но отпрянуть она не успела: Гиртман нанес удар кулаком, сломав ей нос, на линолеум хлынула темная, почти черная кровь, и Аврора потеряла сознание.
* * *
Швейцарец взял горящую свечу и «прогулял пламя» от одного глаза жертвы к другому, как офтальмологическую лампу.
– Блестят ярче моих, – констатировал он.
Аврора слабо отбивалась – голая, дрожащая, с руками, связанными над головой, кляпом-шариком во рту и плачущими глазами. Сломанный нос дергало, во рту был вкус крови.
На шаткой лестнице раздались шаги Ролана, и Гиртман подошел к люку.
– Поднимайся скорее, – пригласил он, – мы тебя ждем.
Из-за его спины доносились стоны Авроры. Глаза Лабарта округлились от ужаса, но Гиртман поймал его за воротник, без малейших усилий втащил наверх, толкнул, дав тычка, и профессор полетел на пол.
– Умоляю, Хозяин, не делайте мне больно! Это она! Я не хотел!
Лабарт зарыдал. Гиртман повернулся к Авроре и встретил ее взгляд, полный убийственной ненависти. Он почти восхищался этой женщиной.
– Вставай, – велел Юлиан Лабарту.
Профессор подчинился. Ноги у него подгибались, нижняя губа распухла и дрожала, он не переставая хныкал. На мгновение Гиртман испугался, что шум разбудит Гюстава; он прислушался, но все было тихо. Швейцарец положил руку Ролану на плечо и повел его в центр помещения. Тот не сопротивлялся – шел, как агнец на заклание. Позволил привязать себя. Баран, возомнивший себя волком… Теперь он рыдал в голос, стоя в той же позе, что и жена, – правда, был полностью одет. Гиртман вынул кляп изо рта Авроры, она плюнула ему в лицо, он утерся и со смешком взглянул на кровь на тыльной стороне ладони.
Аврора повернулась к мужу:
– Ты говнюк, Ролан! Сраный педрила!
Ее глаза метали молнии.
– Тихо, тихо, успокойся, – произнес Гиртман бодрым голосом, – урегулируете все разногласия позже. Или нет…
– Трахни себя, ублюдок!
– Нет, дорогая, это я трахну тебя, а потом убью, – спокойно изложил свой план швейцарец.
– Сдохни, сволочь!
Гиртман, оказавшись рядом со скоростью гремучей змеи, перочинным ножиком крест-накрест располосовал ей щеки. Кровь потекла по подбородку и шее на грудь Авроры, и она издала пронзительный вопль.
Женщина обливалась по́том, все поры тела раскрылись, она тяжело дышала; белокурые пряди прилипли к вискам, живот вибрировал, как диафрагма вакуумного усилителя
[116].
– Сама видишь, не стоило мне противиться, – спокойно произнес Гиртман. – Ваша хренова наркота подействовала, у меня голова идет кругом. Пора убираться из этого дома. Хорошо, что перед визитом сюда я съел гору топленого сала и принял амфетамины – это очень действенная смесь, дорогая. Замедляет всасывание наркотиков в желудок. Амфетамины ослабляют действие «колпачка». Или рогипнола
[117]. Вы ведь накачали меня чем-то подобным, да, милая? Как и норвежку вчера вечером. Хорошенькие дела творятся в вашем шале… – Швейцарец посмотрел на Лабарта. – Вернусь через минуту.
Прошло три, и все это время Аврора осыпала мужа оскорблениями. Гиртман появился с канистрой бензина, и пленники пришли в ужас. Швейцарец поставил канистру у ног Авроры, зажег свечу и поднес ее к тяжелой бархатной портьере. Пламя лизнуло ткань и устремилось вверх, к потолку. Он вылил весь бензин на Аврору, и она закричала:
