Ролан пялился на его коктейль как зачарованный, и Авроре хотелось крикнуть «Отвернись, идиот!» – но ее внимание отвлек швейцарец, не донесший бокал до губ.
– Русские и аристократические, – продолжил Гиртман. – Мой дед по матери был министром Временного правительства. Семья жила в Санкт-Петербурге, на Большой Морской, в двух шагах от Набоковых.
Он сделал глоток «микстуры» со взбитыми сливками, задумался, глотнул еще.
– Восхитительно, Ролан. Идеальный вкус.
Гиртман поставил бокал, и Лабарт бросил незаметный взгляд на Аврору. Он добавил в «Белый русский» почти три грамма «колпачка»
[115], гигантскую дозу, которая должна была подействовать через несколько минут. Настроение швейцарца изменится, появится эйфория, двигательные функции ослабеют, страх и паранойя исчезнут. Он станет более легкой добычей, но не надо заблуждаться – этот человек опасен в любом состоянии.
Аврора села напротив Гиртмана, намеренно широко разведя колени, и на сей раз в глазах швейцарца появилось вожделение.
– То, что вы сделали, непростительно… – Тон был острее опасной бритвы.
У Ролана душа ушла в пятки, Аврора перестала дышать и подумала об оружии, лежащем сейчас в приоткрытом ящике комода, за спиной гостя.
– Вам не стоило… Это… Вы меня… очень разочаровали…
Его голос – медовый, нежный, как ласка, – напоминал ватный тампон, которым врач протирает кожу пациента перед уколом.
– Юлиан… – начала было Аврора.
– Заткнись, мерзавка.
Женщина возмутилась – никогда еще он не позволял себе такого тона в разговоре с ней. Никто не позволял. Никто не имеет права, даже он. Но она смолчала.
– Я не могу… простить подобное. Сами знаете, кто должен понести наказание.
Аврора поняла, что слова излишни. Спасти их может только наркотик. Если подействует вовремя…
Швейцарец переводил взгляд с жены на мужа, не выказывая ни малейших признаков помутнения сознания.
– Вы…
Гиртман замолчал, закрыл лицо ладонью, потер веки, а когда снова открыл глаза, не смог сфокусировать взгляд: зрачки расширились и напоминали бездонные черные дыры.
– Этот коктейль, – пробормотал он, – этот коктейль совершенно… исключительно… прекрасен.
Он откинулся на спинку, уперся затылком в подушки, посмотрел на потолок и улыбнулся.
– Вам известно, что у людей, как и у крыс, контроль стимулирует мышление? Отсутствие контроля может парализовать умственные способности. Но иногда бывает так приятно утратить контроль, согласны?
Хихикнул, сделал большой глоток и расхохотался.
– О черт, не знаю, что там намешано, но я никогда не чувствовал себя лучше!
Его тон больше не был угрожающим.
– «Теперь я знаю, когда наступит рассвет последнего утра: когда Свет перестанет тревожить… и Ночь, и Любовь… когда… когда единственной… единственной, вечной и нескончаемой… мечтой станет… оцепенение… Я чувствую блаженную усталость…»
Гиртман поставил бокал, лег на бок и подтянул колени к груди.
– Кажется… я сейчас засну…
Аврора наблюдала за швейцарцем. Он то открывал, то закрывал глаза, снова открывал и тут же закрывал. Она взглядом позвала мужа на кухню, и Ролан подчинился, но тут Гиртман поднял веки и уставился на него. У профессора заледенела кровь, но голова гостя упала на подушку, и Ролан на подгибающихся ногах последовал за женой.
– Что ты натворил, идиот?! – сдавленным голосом спросила Аврора. – Видел, в каком он состоянии? Как мы затащим его наверх?
– Зачем? – изумился Лабарт. – Зачем нести его на чердак? Убьем монстра здесь. Сейчас же!
Она покачала головой.
– Я ведь сказала, что хочу с ним поиграть.
Профессор не поверил своим ушам. Она совсем рехнулась? Лицо Авроры стало злым и упрямым.
– Этот человек опасен даже в обдолбанном состоянии! Нужно с ним кончать, Аврора, сейчас же! На тот случай, если ты еще не поняла, я говорю об убийстве.
– Какой же ты трус, Ролан! Все твои дурацкие фантазмы ничего не стоят, ты вечно все портишь!
– А что он испортил?
Голос прозвучал от двери за спиной профессора. Лицо Авроры, смотревшей через его плечо, превратилось в маску ужаса. Ролан обернулся – и едва не потерял сознание. Юлиан Гиртман смотрел на них с широкой улыбкой на лице. Неужели он слышал начало их разговора?
– Я подумал, мы можем немного развлечься, пока Гюстав спит, – сказал швейцарец заплетающимся языком. – Что думаете? Напоследок… На прощание, так сказать… Идем?
Ему с трудом удавалось держать голову прямо, он моргал, вращал глазами. Аврора недоверчиво посмотрела на него и расплылась в улыбке. Кретин сам стремится в ловушку, великий Юлиан Гиртман в полном ее распоряжении! От возбуждения у нее мурашки побежали по всему телу.
– Конечно…
Лабарт посмотрел на жену, как будто хотел сказать: «Ну а я что говорил?»
Швейцарский великан неверной походкой направился к лестнице.
– Уверена, что он не притворяется? – прошептал Ролан в спину жене. Аврора кивнула на пустой бокал.
– Сколько ты всыпал?
– Почти три грамма.
– После такой дозы даже он не смог бы симулировать.
Гиртман споткнулся на первой же ступеньке, как будто хотел подтвердить правоту Авроры, гоготнул, сделал еще шаг и снова чуть не упал.
– Ну я и набрался!
Лабарты переглянулись, Ролан подошел к швейцарцу, обнял его за талию, тот положил ему руку на плечо и притянул к себе. Профессор рядом с ним выглядел лилипутом. Захоти Гиртман, он одним движением свернул бы Лабарту шею.
– Друг мой, – пропел швейцарец, – мой верный и преданный друг…
– Навеки, – ответил Ролан, которого против собственной воли охватило странное и очень сильное чувство, состоящее не только из страха.
– Навеки, – повторил Гиртман, с торжественной убежденностью пьяницы.
Они начали взбираться по лестнице. На площадке, перед открытой дверью спальни, швейцарец поднял руку, открыл люк, и металлическая лестница развернулась с противным лязгом. Он начал карабкаться, как ребенок, которому не терпится поиграть, на середине внезапно остановился и спросил озабоченным тоном:
– Вы уверены, что Гюстав спит?
Аврора бросила взгляд на мужа.
