– Пойду снова лягу, – сообщила Марго, с трудом подавив зевок. Она поцеловала отца и поплелась к себе.
Мартен смотрел ей вслед, отмечая произошедшие в дочери перемены. Ей не по себе, да и праздность не идет на пользу: вернувшись в Тулузу, она поправилась, даже лицо округлилось. Неужели Гиртман знает больше, чем сказал?
Гюстав останется в больнице до конца дня, потом вернется домой. То есть к Лабартам… От этой мысли на душе стало совсем погано.
Сервас проголодался, но пиццы в морозилке не обнаружил; исчезли и все упаковки готовых блюд для микроволновки. Он даже зашипел, поняв, что гамбургеры тоже «аннигилировались», уступив место овощам и фруктам в промышленных количествах. Экологически чистым, само собой разумеется. Мартен принял душ, потом заглянул к дочери. Марго спала, но все равно выглядела утомленной.
* * *
– Твой сын, – изумленно-недоверчивым тоном повторил Венсан Эсперандье и заглянул на дно чашки, как будто собирался прочесть послание, написанное кофейной гущей. – Дикая история, Мартен. Твой сын…
– Возможно, – подтвердил Сервас и подтолкнул к заместителю два пакетика с уликами: белокурой прядью и одним волоском. – Блеф не исключается, поэтому результат нужен максимально быстро. Оба результата…
Эсперандье схватил один из пакетиков.
– Почему? Я не понимаю.
– Сейчас объясню.
День был холодный; они ушли с террасы внутрь и сели у окна, глядя на редких прохожих на площади Капитолия
[111].
– Может, стоило рассказать мне?
Сервас молча посмотрел на своего зама. Эсперандье гребло к сорока, но время не имело над ним власти, это был все тот же Венсан с кукольно-юношеским лицом, который десять лет назад впервые перешагнул порог отдела.
Лейтенант, истинный гик с жеманными манерами, долго был объектом грубых шуток и гомофобных издевок, пока Сервас не положил этому конец. Они стали лучшими друзьями. Эсперандье стал единственным по-настоящему близким Мартену человеком – не только на службе, но и в жизни. Майор даже принял на себя почетную обязанность крестного его ребенка.
– Прости меня.
– Поверить не могу! Сколько мы знакомы?
– Странный вопрос…
– Вовсе нет. Ты больше ничего не рассказываешь ни мне, ни Самире.
– Не уверен, что понимаю, куда ты клонишь, Венсан.
– После комы ты изменился.
Сервас ощетинился.
– Глупости! Нужны доказательства? О… сыне ты узнал первым.
– И слава богу. Не знаю, что сказать… Ты видел Гиртмана… Ты с ним встретился, находился в одной комнате и отпустил… Это безумие, Мартен!
– А что бы ты сделал на моем месте? Думаешь, я отказался от намерения арестовать его? Но мальчик в смертельной опасности… И он, вероятно, мой сын…
– Нет никакой возможности лечить его здесь?
– Ты будешь помогать или нет?
– Что от меня требуется?
– На каком этапе находится тип из Генеральной инспекции?
– Рембо? Уверен, что Жансана кокнул ты.
– Смешно…
– Конечно, смешно, но другой версии у придурка нет, вот он и упирается, – сказал Эсперандье, не сводя глаз с Мартена. – Но дергаться не стоит – после баллистической экспертизы у него ничего против тебя не останется.
Сервас отвел взгляд. Что, если Венсан прав? Неужели он действительно так сильно изменился после комы? Настолько, что даже друзья его не узнают?
– Тогда вопрос, – продолжил Венсан, – кому было выгодно ликвидировать этого подонка?
– Кроме меня – ты это хотел сказать?
– Да пропади ты пропадом, Мартен, ничего я не хотел…
Сервас закивал, но лейтенант не собирался останавливаться.
– …с каких пор ты переиначиваешь все, что говорят твои друзья? После того как ты вернулся… оттуда, я все время спрашиваю себя, с кем имею дело – с тобой или кем-то еще.
Я и сам себя об этом спрашиваю.
– Можешь присмотреть за Рембо? – попросил он своего заместителя.
– Будет непросто. Он не доверяет нам с Самирой.
– Кому поручили баллистику?
– Торосьяну.
– Ну этот – наш человек; попробуй выяснить, на какой он стадии.
– Хорошо, посмотрим, что удастся сделать, – пообещал лейтенант и помахал перед носом шефа двумя пакетиками. – Что предпримешь, если он твой сын?
– Понятия не имею.
– Как поживает Марго?
Сервас мгновенно насторожился.
– А почему ты спрашиваешь?
– Потому что встретил ее два дня назад в центре, и она плохо выглядела.
– Ты тоже заметил? – Сервас помолчал, собираясь с духом, посмотрел на Эсперандье и признался: – Я чувствую себя виноватым. Она все бросила, чтобы быть рядом, но мы почти не видимся… И я спрашиваю себя… мне кажется, есть что-то еще… Марго утомлена, нервничает, но молчит. У нас не все ладно. Не знаю, что и делать.
– Все очень просто.
Сервас удивленно посмотрел на собеседника.
– Задай прямой вопрос, без экивоков и полицейских подходцев – ведь она твоя дочь, а не подследственный.
Сыщик кивнул. Венсан, безусловно, прав.
– Что у тебя с норвежкой? – полюбопытствовал Эсперандье.
– Тебе-то что за дело?
Лейтенант вздохнул.
– Раньше ты бы ни за что так не ответил… – В его голосе прозвучал намек на раздражение. – Мне страшно, Мартен. – Он встал. – Я должен идти, насчет ДНК буду держать тебя в курсе.
* * *
Кирстен видела, как около трех вернулись Лабарты с Гюставом. Она смотрела на них в бинокль, потом вдруг почувствовала сильнейшее раздражение – ни к чему заниматься бессмысленным делом! – и решила прилечь. Но тут зазвонил ее телефон.
Каспер. Жаждет узнать новости.
Она не стала отвечать – разговаривать с бергенским коллегой не хотелось. Казалось бы, интерес к делу свидетельствовал в его пользу, любой ретивый полицейский вел бы себя точно так же, но регулярные звонки стали ее настораживать. В Бергене Каспер не проявлял особого интереса, так почему усердствует сейчас? Она не поделилась с ним новостью о Гиртмане, понимая, что он тут же доложит начальству. Сервас, кстати, тоже не сообщил своим шефам, что швейцарец объявился. Почему? Не хотел, чтобы у него отобрали дело или по другой причине? Да она и сама мало о чем информирует Осло – Крипо незачем совать нос в здешние события.
