Слава богу, швейцарец не входит в число сотрудников…
Сервас молниеносным движением сорвал с пояса наручники, застегнул один браслет на запястье Гиртмана и рывком повернул его лицом к себе.
– Что ты творишь? Прекрати, не будь идиотом!
Не обращая внимания на угрозы, майор защелкнул второй браслет и потащил швейцарца к выходу.
– Остановись, Мартен, подумай о Гюставе! О времени, которого у нас нет…
Голос Гиртмана звучал спокойно и ровно, и Сервасу почудилось, что он идет по тончайшему льду.
Медсестра, сидевшая в тесном кабинете, увидела их и выскочила в коридор, но Мартен, не останавливаясь, махнул полицейским удостоверением и пошел дальше, подталкивая Гиртмана в плечо.
– Ты выглядишь потрясенным, мой бедный… друг, – насмешливым тоном произнес швейцарец. – Напоминаешь кота, которому прищемили хвост дверью. Сними эту дрянь. Я не тронул твою дочь. И не трону. Если сделаешь, что должен… В конечном счете всё – абсолютно всё – зависит от тебя.
– Заткнись.
Майор толкнул дверь, выходившую в холл, снова показал удостоверение, на сей раз – дежурному администратору, и вышел на улицу, уводя окровавленного, закованного в наручники Гиртмана, спустился по ступенькам, не почувствовав холода, и направился к машине.
– Тебя обвинят в убийстве Жансана, Мартен, и обелить тебя могу только я! – Гиртман не оставлял попыток образумить полицейского.
– Именно так, поэтому я предпочитаю, чтобы ты пока посидел в тюрьме.
– А Гюстав?
– Это моя проблема.
– Неужели? И как же ты отдашь ему часть печени, если сам попадешь в кутузку?
Швейцарец стоял, сложив руки на животе, и в упор смотрел на Серваса.
– Ладно, но действовать будем на моих условиях.
– Каких именно?
– Ты сядешь, я останусь на свободе и буду следовать твоим инструкциям. Поеду в клинику. Отдам столько печени, сколько потребуется. Мы спасем Гюстава. Но все это время ты будешь ночевать в камере.
Гиртман издал странный звук – нечто среднее между смехом и рычанием.
– Почувствовал себя хозяином положения? Зря. У тебя нет выбора, Мартен: ты больше не управляешь своей жизнью… если, конечно, хочешь спасти сына. И дочь… Подумай, что могут сделать с ней Лабарты… Или другие мои… помощники… Почему ты вдруг так побледнел, а, Мартен?
Ветер уносил прочь слова Гиртмана, он сильно щурился, но Сервас видел металлический блеск его зрачков и не сомневался, что это не пустая угроза.
Он ударил швейцарца в печень – так сильно, как только мог, тот закричал от боли и ярости, упал на колени и проскрежетал:
– Ты мне заплатишь. Рано или поздно. Но не сейчас.
Сервас расстегнул наручники.
* * *
Он вернулся в отель в четыре утра. Кирстен не спала. Сидела спиной к двери за маленьким столом, глядя на экран компьютера.
– Где ты был?
Сервас не ответил, и она резко обернулась.
– Что стряслось? Ты будто постарел на десять лет.
39. Марго
– И ты не счел нужным поставить меня в известность?
Кирстен разозлилась. Судя по синякам под глазами, она плохо спала и теперь нервничала сильнее обычного.
– Вы провели пять часов в той чертовой больнице, и ты не нашел минуты, чтобы мне позвонить?!
– Ты спала…
– Да пошел ты!
Сервас понял, что лучше ее не злить, и промолчал.
– Где он теперь?
– Не знаю…
– Как это?
– А вот так – не знаю.
– Ты… Ты позволил ему уйти?
– Ты плохо слушала? Гюстав, возможно, мой сын, и он в смертельной опасности…
– И что?
– Гиртман все предусмотрел. Нашел клинику за границей, хирурга…
– Прекрати, Мартен! Если донор – ты, ребенка можно прекрасно прооперировать и здесь! Не стоит…
– Нет! – отрезал он.
Кирстен посмотрела ему в глаза.
– Почему?
– У меня есть на то причины.
– Какие, упрямая ты скотина?
– Он угрожал Марго.
– Попроси усилить охрану.
– Тебе не хуже меня известно, что обеспечить человеку стопроцентную безопасность невозможно, – ответил Сервас, вспоминая слова Гиртмана о дочери. – Даже имея лучшее в мире оборудование. И уж тем более силами двух-трех не обученных этому делу инспекторов. И потом, кто знает, сколько времени потребуется на улаживание дел с операцией Гюстава… Он болен. Времени не осталось. Оперировать нужно сейчас, а не через полгода…
Тон сыщика был категоричен, и Кирстен обреченно кивнула.
– Значит, ты отпускаешь преступника и собираешься следовать его указаниям?
– Пока да, у меня нет выбора.
– Выбор есть всегда, – упрямо возразила Кирстен. – Когда вы должны встретиться?
– Он сказал, что свяжется со мной сам.
Кирстен в очередной раз кивнула, метнув в Серваса недобрый взгляд исподлобья.
– Я должен идти.
– Куда? – изумилась норвежка.
– Повидаться с дочерью.
* * *
Он сел в машину, включил печку на максимум и настроил радио на новостную станцию. Самопровозглашенный эксперт – один из тех, кто не сумел предсказать избрание Дональда Трампа, – объяснял, как такое случилось и почему то же самое может произойти здесь, хотя много месяцев он и его коллеги по цеху утверждали прямо противоположное.
Было еще темно, когда Сервас въехал в Тулузу, оставил автомобиль на стоянке рынка Виктора Гюго, спустился на улицу, махнул рукой полицейскому, сидевшему в машине у его подъезда, подумав: «Интересно, давно он тут?» Было 06:12 утра.
– Как насчет кофе? – спросил он офицера, дежурившего перед квартирой, бесшумно открыл дверь, чтобы не разбудить дочь, и вдруг услышал, что в кухне кто-то есть.
– Марго?
Девушка выглянула в коридор.
– Папа? Что ты здесь делаешь?
– Добрый вечер, мадемуазель, – поздоровался из-за спины Серваса агент.
– Здравствуйте, – ответила девушка. – Выпьете кофе?
– А ты уже встала? Совсем? – как дурак поинтересовался майор, вглядываясь в усталое лицо дочери.
Она молча посмотрела на отца и вернулась к плите. «Что-то и вправду не так», – подумал он, глядя на ее хрупкую фигурку в стареньком халате.
Сервас не спал всю ночь и, как всегда в подобной ситуации, был вялым, а все, что творилось вокруг, казалась ему нереальным. Он словно заблудился между сном и явью, разделил участь «ранних пташек», обреченных каждый день подниматься ни свет ни заря, в том числе несчастных мигрантов, убирающих кабинеты и сметающих пыль с кресел, чтобы служащие могли поместить в них свои бесценные задницы.
