* * *
Кирстен увидела, что Мартен возвращается, затушила сигарету и закрыла окно. Вернула на вешалку пальто и пошла в ванную.
Отражение в зеркале ничем ее не порадовало: под глазами синяки, цвет лица как у трупа. Она проверила, не пахнет ли изо рта, подышав в ладонь.
Вошедший Сервас протянул ей аптечный пакет. Кирстен достала лекарство, выпила сироп из горлышка, как воду, и сказала:
– Кто-то уезжал из шале на «Вольво» и вскоре вернулся.
– Кто?
– Лабарт. У него был точно такой же пакет…
Сыщик нахмурился.
– Ты уверена? Он нес аптечную упаковку?
– Я не уверена, но похоже на то. Выглядел он встревоженным.
Сервас подошел к окну, посмотрел на шале. Он тоже тревожился – за Гюстава.
* * *
На письменном столе завибрировал телефон. Не его личный, не повседневный, другой. Лабарт содрогнулся. Неужели швейцарец уже узнал? Но как? Воистину, с Гиртманом недолго и параноиком стать… Он взглянул на экран мобильника.
Ты там?
Да.
Хорошо, есть изменения.
Какие?
Я хочу видеть Гюстава. Сегодня
вечером. В обычном месте.
О господи… Профессору показалось, что ему в горло вцепилась рысь и не дает ни вздохнуть, ни выдохнуть.
Что происходит?
Ничего. Я хочу видеть Гюстава,
только и всего. Сегодня вечером.
У Лабарта кровь застыла в жилах, захотелось позвать на помощь Аврору, но время заканчивалось, нужно было отвечать, иначе швейцарец насторожится.
Какие-то проблемы?
Проклятье! Отвечай, идиот! Говори же, не молчи!
Гюстав заболел; похоже, что гриппом.
У него температура?
Не очень высокая.
Когда поднялась?
Вчера вечером.
Врач был?
Да.
Сердце Лабарта пустилось вскачь. Он смотрел на экран, ожидая следующего сообщения, как приговора.
Тот же, что всегда?
Лабарт колебался. Гиртман засомневался? Пытается подловить его?
Нет. Другой. Это случилось в воскресенье.
Что вы ему даете?
Аврора занимается Гюставом. Позвать ее?
Ни к чему. Я буду сегодня вечером.
Но как?.. В отеле полицейские,
они следят за шале!
Это моя проблема.
Хозяин, не думаю, что это
хорошая идея.
Об этом судить мне. Сегодня
вечером. В 20:00.
Гиртман вышел из чата.
Черт! У Ролана зачесалось все тело. Ему нужен воздух!
Профессор пошатываясь добрался до окна, толкнул створки и сделал глубокий вдох, уставившись невидящим взглядом на белый сверкающий пейзаж.
Швейцарец будет здесь вечером.
Зачем он, Ролан, сказал, что у Гюстава грипп? Почему не гастрит? Безумие какое-то…
Вдруг мальчик проговорится, что не видел никакого врача? Все время, пока он писал книгу, Ролан Лабарт воображал себя Гиртманом. Он стал им. Ходил по улицам Тулузы и разглядывал женщин, как делал бы швейцарец, и чувствовал себя сильным, могущественным, жестоким, беспощадным. Бред! Идиотизм! Пустые слова! Боялся ли он? Еще как! Швейцарец – не фантазия, а проклятая реальность, вторгшаяся в его жизнь.
Ролан вспомнил их первую встречу в книжном магазине, в Тулузе. Он должен был подписывать книгу, но за полчаса к нему никто не подошел, а потом вдруг появился один читатель. На вопрос «кому?» мужчина ответил: «Юлиану». Лабарт рассмеялся, но собеседник невозмутимо изучал его через стекла очков, и по спине профессора пробежал холодок.
Он собирался сесть в свою машину на втором уровне подземного паркинга Жан-Жорес, когда из темного угла материализовался читатель, напугав его до полусмерти.
– Нельзя так подкрадываться к людям!
– Вы допустили ошибку на странице сто пятьдесят три, – сказал Гиртман. – Все было не так.
Лабарт сразу понял, что перед ним не обманщик и не самозванец, а настоящий Юлиан Гиртман.
– Это вы? – пролепетал он.
– Не бойтесь. Книга получилась хорошая. В противном случае вам следовало бы меня опасаться.
Ролан хотел просто рассмеяться, но попытка вышла жалкая.
– Я… Я… Я не знаю, что сказать… Это такое великое… счастье.
Он поднял глаза, чтобы взглянуть в лицо собеседнику. Ему казалось, что тот нависает над ним, а Гиртман просто был намного выше. Швейцарец протянул ему телефон:
– Держите. Мы скоро увидимся. Главное – никому ничего не говорите.
Но Лабарт, конечно же, рассказал Авроре, у них никогда не было друг от друга секретов.
– Я хочу с ним встретиться, – немедленно потребовала она.
…Он вышел из-за стола, но на первом этаже жену не нашел; услышал голоса, поднялся наверх и увидел Гюстава и Аврору в ванной малыша.
– Ему все хуже, – сказала она, протирая мальчику лоб влажной губкой. – Температура поднимается.
Не может быть!
– Я общался с Гиртманом.
– Ты сам ему написал? – изумилась женщина.
– Нет! Конечно, нет; он вышел на связь, не знаю почему. Хочет видеть сына!
– Что?
– Он будет здесь сегодня вечером!
– Что именно ты ему сказал?
– Гюстав заболел гриппом…
– Но почему гриппом?
– Не знаю! Пришло в тот момент в голову, вот и ляпнул… Он хотел знать, был ли врач.
Аврора бросила незаметный взгляд на мальчика и спросила, понизив голос:
– И ты?..
– Подтвердил.
Она побледнела, повернулась к Гюставу – тот смотрел печально и устало, был на грани слез, но полон нежности и доверия, и эта бессердечная женщина, возможно впервые в жизни, испытала воистину человеческое чувство вины.
Аврора погладила малыша по щеке и, подчиняясь незнакомому доселе импульсу, крепко прижала его к себе. Больше всего на свете ей сейчас хотелось завыть в голос.
– Не бойся, любимый, все будет хорошо. Обязательно будет… Нужно срочно везти его в больницу, – решила она.
