– Умерьте пыл, Чэн. Это рутинная проверка. Против вас я ничего не имею, вы хороший полицейский.
– Да что вам известно о полицейском ремесле?! Кстати, будьте осторожны с нашими пистолетами, это вам не игрушки, можете пораниться.
– Где Сервас? – не вставая, спросил Рембо.
– Не знаю. А ты, Венсан?
– Даже вообразить не могу.
– Увидите – передайте, что мне нужно его табельное оружие.
Самира расхохоталась.
– Мартен и в «Черную звезду»
[85] промахнется, даже если эта громадина окажется прямо перед ним. Над результатами его стендовой стрельбы ржут все вокруг. Да он скорее себе в ногу попадет, чем в преступника.
Рембо знал, что пожалеет о сказанном, но, как всегда, не сдержался:
– Возможно, именно так он и поступил.
* * *
В 18:19 Сервас оторвался от телефона.
– Нужно сходить к машине. Я ненадолго.
– Что происходит?
– Ничего. Хочу курить, а сигареты забыл в бардачке.
Он занервничал после звонка Самиры. С чего бы? Ну проверяют всё оружие, и что с того? Он со своим пистолетом не расставался.
На улице ему в грудь ударил ледяной ветер. Хлопали флаги – их повесили, чтобы заявить о притязаниях отеля на международный уровень, несмотря на обветшавшую обстановку. Сервас сразу замерз в тонком свитере. Надо было надеть куртку. Очередной порыв пнул его, пытаясь загнать назад, но он упрямо продолжил спускаться по лестнице к дороге под террасой, а подняв глаза, увидел их. Лабарта и Гюстава. Они боролись с ветром, громко смеялись и двигались к гостинице, то есть к нему.
Проклятье…
Он не может сейчас вернуться – если Лабарт увидит его вблизи, это осложнит слежку. Майор открыл дверцу со стороны пассажира, влез в бардачок, достал сигареты и, вытянув шею, посмотрел через машину – Лабарт и Гюстав взбирались на террасу по соседней лестнице. Он быстро наклонился, сделал вид, что шарит под креслом, а когда снова поднял голову, они уже исчезли внутри.
Черт, Аврора Лабарт на балконе и смотрит на гостиницу. Заметила его финт или нет? Эта женщина, как и ее муж, наверняка очень подозрительна. Нельзя задерживаться на улице…
Ему придется пройти мимо них: лифт размером со спичечный коробок находится рядом со стойкой портье.
Сыщик исподтишка глянул на женский силуэт. Она наблюдает за ним? Следит за гостиницей? Мартен неверным шагом пересек террасу. Лабарт и Гюстав стояли к нему спиной, мужчина общался с хозяином – тот что-то протягивал ему.
– Спасибо, нас это очень выручит. Сколько я вам должен? – спросил профессор, открывая бумажник.
Сервас вошел в холл, и Гюстав обернулся – должно быть, услышал скрип шагов по снегу. Встретив взгляд больших светлых глаз, майор едва не задохнулся.
Мальчик разглядывал его.
– Ты ведь мой сын?
Ребенок не ответил.
– Ты мой сын, я это знаю.
Он прогнал наваждение. Прошел мимо них. Лабарт повернул голову.
– Добрый вечер.
– Добрый вечер, – ответил он.
Хозяин гостиницы смотрел на сыщика. Тот вызвал лифт, с трудом перебарывая желание оглянуться.
– Извините, – сказал Лабарт.
Он обращается ко мне или к хозяину гостиницы?
– Извините.
На сей раз – никаких сомнений. Сервас обернулся. Лабарт смотрел прямо на него.
– Вам понравилась пытка, вам понравилась боль?
– Что такое?
– Вы оставили фары зажженными… кажется… – повторил профессор.
– О!
Сыщик поблагодарил и вернулся к машине. Авроры Лабарт на балконе уже не было. Сервас выключил свет, закрыл машину и поднялся в номер.
– Что стряслось? – поинтересовалась Кирстен.
– Ничего. Столкнулся с Лабартом. И с Гюставом. Внизу, в холле.
* * *
Цехетмайер сидел в одном из венских кафе, оставшихся прежними с тех пор, как Стефан Цвейг, незадолго до своей смерти
[86], описал эти заведения во «Вчерашнем мире». Дирижер считал их одними из городских реликтов той Вены, которая была влюблена в театр, литературу и изящные искусства. Тогда в кафе велись куда более возвышенные беседы…
Что осталось от Вены? От евреев, составлявших ее славу? От композиторов Малера, Шёнберга, Штрауса, от писателей, поэтов и драматургов Гофмансталя, Шницлера, Бер-Хофманна, Альтенберга, Цвейга, от актера и режиссера Рейнхарда и даже нюхальщика трусиков доктора Фрейда?
Дирижер сидел на банкетке в глубине старой галереи кафе «Ландтманн»
[87] (он ни за что на свете не занял бы место на новой – застекленной – среди туристов), ужинал эскалопом и читал «Кроне», посматривая на здание ратуши, которую на глазах засыпа́ло снегом, – и вдруг поймал свое отражение в стекле: «Выгляжу как старик – кожа желтая, вся в пятнах, взгляд злобный, зато осанка величественная, особенно в этом длинном черном пальто с меховым воротником». Из правого кармана зазвучали первые такты «Венгерского танца № 1» Брамса. У всех его важных контактов был свой рингтон. Эта музыка обозначала крайне важного собеседника.
– Слушаю.
– Ребенка нашли.
– Где?
– На одном пиренейском хуторе.
– А он?
– Пока неуловим. Но рано или поздно покажется.
– Идущему по снегу не скрыть своих следов… – процитировал китайскую пословицу Цехетмайер. – Хорошая работа.
Но собеседник уже отключился – вежливость тоже осталась в прошлом. Наверное, пора набрать другой номер. Дирижер раздобыл его, когда учил музыке заключенных. Помогал им «сбега́ть» с помощью Малера. Он и сам занимался тем же всю жизнь – прятался в музыке от мерзостей современного мира.
