– Конечно, сейчас… – Мэр кивнул.
* * *
Длинная белая аллея между двумя рядами старых платанов, облысевших из-за ранних холодов. Толстые узловатые ветви, засыпанные снегом, напоминали ему персонажей диснеевских мультфильмов, которые он так любил в детстве. Снегоуборщик освободил середину аллеи, ведущей к школе. Они прошли мимо низенького снеговика, которого явно слепили младшие дети: голова была странной формы, и стоял он… набекрень. Просто гном какой-то, злой и уродливый.
За аллеей и порталом открывался старомодный внутренний двор, и Сервас вспомнил «Большого Мольна»
[60] и собственное детство на юго-западе Франции. Сколько детей росло в этих местах, сколько личностей сформировалось и определилось, оказавшись вне кокона семьи и сделав неожиданное открытие: «оказывается, мир существует, и он многогранен!» Многие ли вышли в мир, готовые сразиться с жизнью, укротить невезение? А скольким будущим жертвам невезения предстоит вечно разрываться между случайностями и рисками бытия, не имея сил справиться с ними? Правда ли, что именно здесь все решается, как полагают некоторые? Сколько мальчишек познали тут первый опыт общественной жизни, жестокость себе подобных и проявили неподобающие чувства? Сам Сервас почти ничего не помнил о том периоде своей жизни.
Двор был пуст, дети сидели по классам. Ветер сдувал снег с деревьев, подталкивал людей в спину, мороз превращал каждый выдох в летучий султанчик. Под крытой галереей появилась женщина; обеими руками она придерживала у горла воротник пальто. Крашеная блондинка лет пятидесяти; лицо открытое, но строгое.
– Мэр предупредил о вашем приходе. Вы из полиции, так?
– Региональная служба судебной полиции Тулузы, – ответил майор, доставая удостоверение. – Это Кирстен Нигаард, полиция Норвегии.
Директриса нахмурилась. Протянула руку.
– Могу я взглянуть?
Сервас отдал ей документ.
– Не понимаю… – сказала она, изучая удостоверение. – У вас та же фамилия, что у Гюстава. Он ваш сын?
– Это совпадение, – ответил Сервас и понял, что женщина не поверила.
– Гм-гм… Что вам нужно от мальчика?
– Он исчез. Возможно, ему грозит опасность.
– Не могли бы вы сообщить подробности?
– Нет.
Директриса напряглась.
– Что вы хотите выяснить?
– Мы можем войти? Сегодня очень холодно.
* * *
Час спустя они знали о Гюставе немного больше. Собеседница нарисовала довольно точный портрет: мальчик с блестящими способностями и странными скачка́ми настроения. Меланхолик. Одиночка. У него практически не было друзей, и на переменах, во время игр во дворе, он нередко становился козлом отпущения. «К черту Руссо, – подумал Сервас, – детям не нужны другие дети, чтобы быть жестокими, злыми и лицемерными: у них это в крови, как у всего остального человечества». Происходит обратное: общаясь, иногда становишься лучше, а если повезет, будешь хорошим человеком до конца дней. Или не будешь. Сервас научился честности в десять лет, читая «Боба Морана»
[61] и Жюль Верна.
Опекунами ребенка значились бабушка с дедушкой. Как и мэр, педагог нашла информацию в Ученической базе. Она объяснила, что службы мэрии утвердили запись ребенка в школу, не указав ответственных родственников, и, когда она запросила досье, пришло предупреждение.
Директриса открыла файл, и они убедились, что графа Адрес не заполнена, фигурировали только фамилии.
– Месье и мадам Малер, – прочел вслух Сервас, и ему показалось, что кровь застыла в жилах, а в ушах загрохотал водопад. Он посмотрел на Кирстен и увидел в ее глазах изумление. В рубрике, содержащей информацию о «привязанных» к ребенку взрослых, галочкой были отмечены клетки Дедушка и Бабушка.
Всё. Больше никакой информации.
– Вы говорили с этими людьми? – спросил майор хриплым от волнения голосом и откашлялся.
– Только с ним. – Женщина нахмурилась, удивленная смятением полицейского. – Я тревожилась. Гюстава неоднократно обижали одноклассники, я их разводила, но назавтра все повторялось. Он не плакал, не жаловался, представляете? – Директриса искренне переживала. – Гюстав был хилым, болезненным ребенком ростом ниже среднего. Он казался моложе ровесников и часто отсутствовал на занятиях. Болел – то грипп, то насморк, то гастрит. У деда всегда находилось убедительное объяснение. И вот еще что… Этот ребенок всегда выглядел печальным. Он никогда не улыбался. Смотреть на него на школьном дворе было ужасно огорчительно. Все мы видели: с мальчиком что-то не так, я хотела узнать, что именно, и побеседовала с дедом…
– Какое впечатление он на вас произвел?
– Впечатление?
– Что он за человек?
Директриса ответила не сразу, и Сервас понял: ее что-то тревожит.
– Любящий дедушка, это бесспорно… Мальчик всегда бежал к нему, обнимал, они были очень привязаны друг к другу. Но… – Она снова замолчала, пытаясь точно сформулировать мысль. – Не знаю… В нем было нечто… То, как он смотрел… Как только я решила выйти за рамки обычной беседы учитель – родитель… его манера держаться тут же изменилась. Я даже задалась вопросом: а чем этот человек занимался до того, как вышел на пенсию?
– Не понимаю, объясните.
– Знаете, есть люди, которых лучше не… задевать. Деду Гюстава около восьмидесяти, но если к нему вломятся грабители, плохо придется бандитам, а не старику…
Сервас вдруг облился потом. Последствия комы или куртка слишком теплая?
– Вы услышали от него объяснения насчет Гюстава?
Она кивнула.
– Да. Он сказал, что его сын часто подолгу путешествует – по работе. Мальчика это расстраивает, он все время требует, чтобы приехал папа. К счастью, тот скоро вернется и проведет с сыном много времени: у него длинный отпуск.
– Вы знаете, чем занимается отец Гюстава?
– Да-да, я как раз собиралась к этому перейти, – заторопилась директриса. – Он работает на нефтяной платформе. Кажется, в Северном море.
Кирстен и Мартен переглянулись, их собеседница это заметила и встревожилась.
– В чем дело?
