– Мам, – позвала я, и она приоткрыла глаз. – Вот, я принесла воды.
– Спасибо.
Мама приподнялась, отпила несколько глотков и поставила стакан на прикроватный столик. А потом снова устроилась на подушке.
– Как прошел матч?
– Хорошо. Мы победили.
Мама покрутила между пальцев ткань моей перешитой в платье спортивной куртки.
– Шарлотта очень хорошо уложила тебе волосы. Ты такая красивая. – Не успела я ответить, как она положила ладонь мне на колено и добавила: – А твоя нога до сих пор ужасно выглядит.
– Ничего, она уже почти не болит.
За прошедшую неделю синяк успел сменить цвет с черного на фиолетовый, а с фиолетового на желтовато-зеленый. Я надеялась, что он успеет пройти к тому моменту, как подготовят охранный ордер, и больше не останется ничего, что напоминало бы нам про Кусок Дерьма. Но синяк долго не проходил и все еще напоминал о его существовании.
– Кстати, – добавила я, – Люк у нас. Хорошо?
Мама кивнула:
– Да. Хорошо.
Такой у нас теперь был уговор. Больше никаких секретов. Никаких тайных вылазок.
– Ему сегодня пришло письмо из Денвера. Его все-таки берут, как и собирались.
– О, правда? Здорово! – воскликнула мама, но тут же нахмурилась, увидев мое кислое выражение лица. – Это же здорово?
Я вымученно улыбнулась.
– Ага. Правда здорово.
Она приобняла меня за талию.
– Ты в порядке?
Я была в порядке. И одновременно не в порядке. Мне было жарко и холодно, что звучит совершенно бессмысленно.
– А что поделаешь? У меня нет выбора.
– Любовь – это полный отстой, согласна? – спросила мама.
– Да. – Я вздохнула. – И нет.
– Именно.
Ее явно впечатлил мой ответ, словно я сказала нечто не по годам мудрое. Она похлопала меня по руке. Я ей улыбнулась и заметила, что веки у нее уже опускаются.
Я подоткнула одеяло и поцеловала маму в лоб.
– Выспись как следует. Завтра сходим в кино. Не на романтический фильм, конечно. На что-нибудь с зомби, пиратами или концом света.
– Замечательно, – отозвалась мама и закрыла глаза. – Я тебя люблю.
– И я тебя, мам.
Я притворила дверь ее спальни и тихонько прошла по коридору к своей комнате.
Люк сидел у меня на кровати. Он уже снял куртку «Футхил Фэлконс» и набросил на спинку стула.
Я заперла дверь на замок, прошла через комнату и встала перед Люком.
– Привет. – Я опустила руки ему на плечи и покрутила его кудри. Я подалась вперед, чтобы его поцеловать, но что-то показалось мне странным. Он не отвечал на мой поцелуй. – В чем дело? – спросила я.
– Странно, конечно, но я так не могу – ну, когда твоя мама в соседней комнате.
– Она всегда там была.
– Да, но… сейчас она знает, что я тут.
– И?
Я снова наклонилась его поцеловать, и на этот раз он поддался. Его губы были теплыми и мягкими, и я в очередной раз подумала о том, как же мне нравится его целовать. Теперь жизнь наладилась, и я собиралась все оставшиеся сто двадцать два дня посвятить поцелуям – насколько это возможно.
Я подцепила его футболку и начала поднимать через голову, но Люк одернул ее вниз.
– Все в порядке, – прошептала я. – Она уже спит, честное слово.
Люк обнял меня за талию и прижался лбом к моему животу.
– Дело не в этом. Мне… мне надо кое о чем с тобой поговорить.
– Ладно. – Я провела кончиком пальца по его шее. – О чем?
Он забрался с ногами на матрас и прислонился спиной к стене. Я присоединилась к нему. Повисла тишина.
Наконец он заговорил.
– Я заходил к отцу Ханны. Дважды за эту неделю.
– Да? – Мне стало не по себе, словно я опять почувствовала тень предательства. Мы всю неделю провели вместе и часто обсуждали, кто может ему помочь, и Люк ни разу не упомянул пастора Жака. – Я думала, ты собирался записаться к врачу?
В прошлый вторник, во время Калетти-Спагетти, Люк наконец рассказал родителям про свою бессонницу и то, что по ночам смотрит видео и читает статьи про клиническую смерть, а не спит. Терапевт направил его к специалисту, который может вылечить Люка.
– Так и есть. Мама меня записала на следующую неделю. Знаю, тебе сложно меня понять, но я должен говорить и с пастором Жаком тоже. Он помогает мне во всем разобраться. Благодаря ему я чувствую себя лучше.
Мне хотелось сказать, что я все понимаю, но это было бы неправдой.
– В начале недели я попросил пастора Жака переслать мне все письма людей, которые посмотрели видео. Я стал на них отвечать. Они все еще приходят, и я сомневаюсь, что смогу ответить на все, но постараюсь. Я стал лучше спать. Ко мне вернулся аппетит. Когда я закрываю глаза, картинка уже не такая яркая, понимаешь? – Он постучал пальцем по виску. – И голова почти не гудит.
Я взяла его за руку и переплела его пальцы со своими. Он продолжил говорить:
– Сам не знаю, что я пытаюсь выяснить, Эм. Не знаю, пойму ли я когда-нибудь, что именно со мной произошло и важно ли это вообще. Не знаю, смогу ли я стать прежним, но мне важно об этом говорить, чтобы не сойти с ума.
– Замечательно, разговаривай с ним. И с врачом тоже. И со мной. Все будет хорошо, слышишь? – Люк промолчал, и я догадалась, что он еще не высказался. – Что такое? – спросила я, хотя была не уверена в том, что хочу услышать ответ.
Он опустил взгляд и снова поднял.
– Я решил уехать на лето.
Я выпрямилась и повернулась к нему.
– Куда?
– В Гватемалу. В миссионерскую поездку с мамой Ханны.
Я уставилась на него, не зная, что ответить. Он застал меня врасплох.
– Им нужен кто-то на весь срок, и я согласился. Буду работать с детьми, как делали вы с Ханной. Помогать ремонтировать дома, библиотеки, церкви. Стану частью общества, которое во мне нуждается.
«Я тоже в тебе нуждаюсь», – хотела я сказать.
– Я долго над этим размышлял. Обсудил с родителями. И решил, что поеду. В Денвере меня ждут не раньше двадцатых чисел августа, а в этой поездке я смогу отвлечься от… всего.
Он замолчал. На мгновение мне показалось, что он пригласит меня поехать вместе с ним, но я не знала, что бы сказала ему в таком случае. Мне хотелось провести лето с Люком, но не в другой стране в миссионерской поездке на три месяца. Я бы предпочла кататься по берегу на автомобиле, разбивать лагерь в интересных местах, прогуливаться до горячих источников, отдыхать в парке развлечений, спать под звездами, просыпаться с восходом солнца. Жуки меня больше не волновали. Я хотела провести лето с Люком, как мы и собирались.
