– Я и так дала ей уйму времени. И больше ждать не хочу. Я ей нужна. Особенно сейчас.
– Она оттает, – сказала мама.
Честно говоря, я начинала в этом сомневаться. Мне вспомнился вечер, когда я вернулась домой из церкви и обнаружила Эмори у себя в спальне. Она мерила шагами комнату и дрожала всем телом. Она все мне рассказала, и я побежала в гостиную за мамой, хотя Эмори умоляла меня этого не делать. Мамы дома не оказалось, зато был папа, и я позвала его. Когда мы поднялись ко мне в комнату, Эмори там уже не было.
– Что с ней случилось? – спросил тогда папа.
Я не знала, как ему объяснить, и начала со слова:
– Парень…
Тут папа меня перебил.
– Опять? – Он закатил глаза. – Слушай, я знаю, что она твоя лучшая подруга и все такое, но Эмори сильно изменилась. Наверное, ваша дружба не идет тебе на пользу, как думаешь?
А я ответила:
– Наверное.
Я ее не защитила. Я с ним согласилась.
И Эмори все слышала.
А потом я сделала еще хуже. Она обозвала меня «долбаной овцой». А я в ответ сказала, что папа, пожалуй, был прав и нам не стоит больше дружить.
– Ты меня слышала, Ханна?
Я вскинула голову, резко вернувшись к реальности.
– Нет. Извини.
– Я сказала, что за углом есть симпатичная часовенка.
Она махнула на белый коридор.
– Иди прямо и до конца, потом поверни налево и следуй указателям. Если попадешь во двор – значит, уже ее прошла.
Я не двинулась с места.
– Иди, солнышко. – Она обняла меня и прижала к себе. – Тебе станет легче.
Честно говоря, звучало это заманчиво. Привычно. Я встала и пошла, словно в забытьи, туда, куда показала мама, пока не очутилась у белой деревянной двери, на которой висела табличка с надписью «Многоконфессиональная часовня». Повернув ручку, я вошла в часовню.
Я словно попала в совершенно иной мир. Там царили умиротворение и тишина, резко контрастирующие с пронзительными воплями детей и монотонно бубнящим телевизором в приемной. На светло-зеленых стенах висели фотографии пейзажей в рамках, ковер по цвету напоминал землю, и ноги в нем утопали – холодная белая плитка больничного коридора и рядом с ним не стояла. Приятно пахло лавандой и ванилью.
По обеим сторонам узкого прохода тянулись три ряда скамей темного дерева. Я приблизилась к широкому деревянному столу, который украшали высокие белые свечи.
У каждой свечи лежала священная книга. Библия. Книга Перемен
[9]. Коран
[10]. Танах
[11]. Книга Мормона
[12]. Дао дэ цзин
[13]. Гуру Грантх Сахиб
[14]. Кодзики
[15]. Ли цзи
[16]. Даже сборник медитаций дзена
[17] и цитатник известных людей. Каждый том покоился на отрезе синей шелковой ткани, словно все книги были очень важными и особенными.
Я неторопливо изучила их по очереди. Погладила обложки, наслаждаясь рельефом букв, полистала тонкие страницы. Полюбовалась позолоченными корешками и загадочными на вид, напечатанными изящным шрифтом текстами на незнакомых языках.
Последним я взяла сборник медитаций. Он был тоньше других книг и облачен в лаконичную красную обложку. Я пролистала и его. В самом начале книги я заметила слова «Ум новичка». Под заголовком описывались преимущества ежедневной медитации и советы для начинающих. Я прочла первый совет. «Сядьте так, чтобы вам было удобно».
Я осмотрелась. В часовне, кроме меня, никого не было. Я подошла к передней скамье и села. Я бы не сказала, что устроилась удобно, но так мне было спокойнее: если мама или папа сюда зайдут, я тихо прошепчу «аминь», и они подумают, что я молюсь. Я попыталась сложить ноги так же, как человек на иллюстрации, но скамья была слишком узкой, и у меня ничего не вышло.
Я еще раз огляделась и заметила удобное на вид местечко на ковре рядом с одной из свечей. Захватив сборник, я перешла туда и приняла нужную позу. А потом открыла книгу и положила перед собой.
«Прочувствуйте свое дыхание, – прочла я. – Позвольте ему быть естественным. Дышите спокойно. Обращайте внимание на каждый вдох. Каждый выдох».
Я стала дышать размеренно и неспешно. Вдох. Выдох.
«На ум будут приходить мысли, – говорилось дальше. – Это не страшно. Учитывайте каждую из них, а затем отпускайте на ветер».
Я закрыла глаза. Вдохнула и выдохнула. Я хотела впускать, а затем отбрасывать мысли, но они текли в меня рекой, и чем сильнее я старалась «замечать и отпускать», тем больше их на меня наваливалось, и они буквально размножались. Особенно меня тревожил один вопрос: «Вдруг мама зайдет и увидит, как я медитирую?»
Я приоткрыла один глаз и покосилась на дверь. Она стояла закрытой, и в часовне все еще не было никого, кроме меня. Я снова посмотрела в книгу.
«Позаботьтесь о том, чтобы вас ничего не отвлекало. Выключите телефон. Закройте дверь. Поставьте таймер и убедитесь, что в следующие десять минут вас никто не потревожит».
Я взяла телефон и написала маме.
Ханна: Ты была права, здесь очень уютно.
Ханна: Я вернусь минут через пятнадцать. Хочу побыть одна.
Она ответила почти сразу.
Мама: Не спеши. Мы будем в приемной.
Я выключила звук телефона и снова приняла нужную позу. Подобрала под себя ноги. Расправила плечи. Положила ладони на бедра. Опустила подбородок. Закрыла глаза. Вдохнула. Выдохнула. Вдохнула. Выдохнула. Впустила мысли слабым потоком. Мне снова не удалось их отпустить, и я закусила губу от отчаяния.
Я вспомнила, как Люк лежал без сознания, прижавшись щекой к рулю, и в горле встал ком. Я вспомнила папино растерянное, перепуганное лицо, и в животе все перевернулось. Я вспомнила, как Эмори отказалась от моей помощи и ушла, и мне захотелось плакать.
