Я подвела Люка к своей кровати. Он присел на край, а я встала между его колен. Погладила его темно-каштановые кудри и постаралась отбросить мысли о Ханне.
– Ну, когда вы наконец помиритесь, напомни мне ее поблагодарить.
– За что?
– Я буду думать сегодня перед сном об этом поцелуе.
Я улыбнулась и подумала: «Двести семьдесят три». Точнее, мне казалось, что подумала. На самом деле я произнесла это слух. Люк отодвинулся и посмотрел на меня.
– Что ты сейчас сказала?
– Ничего.
Я густо покраснела, понадеявшись, что Люк ничего не заметит в полутьме.
– Что значит «двести семьдесят три»?
– Я вовсе не это сказала, а… – Я попыталась придумать что-нибудь в рифму к «семьдесят три», но мне ничего не пришло в голову.
А Люк не сдавался. Он обхватил меня за бедра и притянул к себе.
– Ну, объясни.
– Не могу. Мне неловко.
– Со мной-то чего смущаться? – Люк расстегнул пуговицу на моей блузке. – Так что? У тебя двести семьдесят три веснушки?
Он поцеловал меня в ключицу.
– Возможно. – Я хихикнула. – Хочешь их сосчитать?
– Не могу. – Очередной поцелуй. – Здесь слишком темно. Ну, говори.
– Не скажу. Ты решишь, что я странная.
– Как же иначе! Ты и есть странная. В хорошем смысле, – ответил Люк и, глядя мне прямо в глаза, расстегнул следующую пуговицу.
– О-о, это мне нравится даже больше!
Я вытащила телефон из заднего кармана джинсов, открыла «Заметки», пролистала до 273-го дня и напечатала:
«Ты странная. В хорошем смысле».
– Ладно, уговорил. Смотри. – Я протянула ему телефон.
Люк медленно провел пальцем по экрану, проглядывая мои заметки.
– Погоди-ка, а кто сказал все эти слова в кавычках?
– Ты.
– Шутишь?
– Нет. Я начала вести этот цитатник в первый же день, когда мы с тобой познакомились. Тогда ты кое-что сказал, чем ужасно меня рассмешил.
– Это что?
Я промотала документ до самого верха.
«День 1: Кажется, я влип, Эмори Керн».
Он тихонько рассмеялся.
– И я не ошибся. Я знал, что ты интересная.
– А как же. – Я ухмыльнулась. – Но переплюнуть всех этих скучных девчонок, с которыми ты встречался, было несложно.
Люк показал на последнюю запись «День 437».
– Почему он здесь заканчивается?
Я пожала плечами и беспечно бросила:
– Это двадцатое августа.
День, когда Люк уедет в Денвер и поселится там в университетском общежитии, а я, если повезет, отправлюсь в Калифорнийский университет в Лос-Анджелесе.
– О! – выдохнул он.
Повисла неловкая тишина.
Я решила разрядить атмосферу шуткой.
– Я ни на что не намекаю, но последняя заметка должна быть самой классной. Советую уже сейчас начать думать, что ты скажешь в четыреста тридцать седьмой день.
Люк улыбнулся и продолжил читать мой цитатник.
– Что? Да быть такого не может!
Он залился хохотом, и мне пришлось зажать ему рот ладонью.
– Тише! Разбудишь мою маму!
Люк убрал мою руку и спросил:
– Почему ты не засмеялась мне в лицо, когда я заявил, цитирую: «От этих песен у меня создается ощущение, будто ты в моих объятиях»? Я такого не говорил!
– Говорил. Помнишь, ты составил для меня музыкальную подборку? Потому что ты лапочка.
Я поцеловала его в нос.
– Я думал, из-за этого цитатника неловко должно быть тебе, а не мне?
Он взглянул на меня из-под длинных ресниц и шаловливо улыбнулся. А потом провел пальцем по экрану влево. Рядом с 273 днями тщательно собранных «люкизмов» появился красный значок корзины.
– Люк! – Я испугалась и попыталась выхватить свой телефон, но Люк вытянул руку вверх, так что я не могла до него дотянуться. Моему цитатнику грозила верная смерть.
– Шучу. Я бы так не поступил.
Он провел по экрану вправо, и красный значок исчез. Люк бросил телефон на одеяло, привлек меня к себе и поцеловал.
О таком поцелуе я мечтала, когда мы дурачились у окна: медленном, неспешном, терпеливом и дразнящем, нежном и жадном – все одновременно. Как же приятно было целовать Люка! С ним было здорово заниматься чем угодно, но целоваться мне нравилось больше всего.
Он уложил меня на кровать, навис надо мной и вжал мои плечи в матрас.
– Ты самая классная девчонка из всех, что я знаю.
Я хлопнула его по руке.
– У меня уже есть цитата на сегодня! Не хочу, чтобы пришлось выбирать.
– Ты всегда меня удивляешь. Я еще не встречался с девчонкой, которая все время заставала бы меня врасплох.
Он расстегнул очередную пуговицу.
– Ну вот, теперь ты выпендриваешься.
– А еще у тебя сногсшибательная фигура, и я все время тебя хочу.
Он расстегнул последнюю пуговицу.
Я закатила глаза.
– Ты зашел не в ту степь. То же самое мог сказать любой парень.
А люкизмы всегда были особенными.
– Эй! – Он опустился на локти и посмотрел мне в лицо. – Серьезно, я очень тебя люблю. И ты мой лучший друг. Ты же знаешь?
Я порывисто вздохнула. Меня поразило не признание в любви – это мы повторяли друг другу каждый день, – а слова про «лучшего друга». По телу прокатилась неожиданная волна грусти, я невольно повернулась в сторону дома Ханны.
Она разбила мне сердце, взбесила меня, и не факт, что мы когда-нибудь помиримся, но Ханна семнадцать долгих лет была моим лучшим другом. И я не собиралась отдавать это звание никому другому. Даже Люку.
– Ты в порядке? – спросил он.
Я повернулась к нему.
– Да.
– Уверена? Взгляд у тебя печальный.
– Все нормально. – Я глубоко вздохнула и улыбнулась. – Я тоже тебя люблю.
Уж эти слова дались мне легко.
Ханна
Еще никогда я так быстро не переодевалась из своего платья для церкви в спортивный костюм. На глаза накатывали слезы обиды. В дверь постучали, и я закусила губу, чтобы не заплакать.
Мама заглянула в комнату и, увидев, как я одета, поинтересовалась:
– Выходишь на пробежку? Прямо сейчас?
– Ага.
