Он запустил видео, и мы принялись внимательно его смотреть, и когда нам попадалась удачная фраза, ставили паузу и помечали время в блокноте. К истории Скайлар я прислушивалась внимательнее всего. Не из-за рассказа о борьбе со слабой психикой, а из-за того, что она чувствовала себя уютно в «Завете» и все вели себя с ней дружелюбно, хоть она и не верила в Бога.
Когда Скайлар упомянула об этом в Роще, Бейли недоверчиво на нее посмотрел и спросил:
– Ты не христианка?
– Не-а, – спокойно ответила Скайлар. – Никогда ею не была.
– А кто же тогда? – уточнил Кевин.
– Никто, наверное. А что? Это важно?
Все от нее отвернулись и заерзали на своих местах: я почувствовала их возникшую неловкость. В «Завете» особенно пристально обращали внимание на силу веры – точнее, на недостаток таковой, и Скайлар этого не замечала только благодаря тому, что все держали свое мнение при себе.
Аарон усмехнулся и нажал на паузу.
– Пожалуй, это лучше вырезать.
Я улыбнулась.
– Да, сомневаюсь, что папа оценит посыл ее слов.
Аарон выделил нужный отрезок, нажал «удалить», и признание Скайлар исчезло, словно его никогда и не было.
– Интересно, каково это, – невольно произнесла я.
Я не собиралась озвучивать свои мысли и ответа не ждала, но Аарон решил, что это вопрос, обращенный к нему: все-таки мы сидели вдвоем в одной комнате.
– Каково не быть христианином?
– Нет, не только. Я обо всем. Как можно слушать папину проповедь по понедельникам, рассказы учителей в классе и ни во что из этого не верить?
– Скайлар, похоже, все устраивает. – Аарон открыл новый файл и начал перетягивать выбранные сегменты в пустой экран видеопроигрывателя. – Меня всегда восхищали убеждения других людей. Или их неверие во что-либо. А тебя?
Восхищали – не самое подходящее слово. Да, мне было любопытно, и то, честно говоря, до недавнего времени я вообще об этом не задумывалась – до того, как мы с Эмори поругались и она заявила, что у меня нет ни одной собственной, оригинальной мысли в голове.
Вместе с этими словами Эмори мне вспомнились и другие, и они закрутились у меня в мозгу, звуча все громче и громче.
«Всегда проще согласиться с отцом, да? Зачем думать самой, если это не обязательно?»
Мое сердце забилось быстрее.
«Отец – твоя слабость, Ханна. Ты веришь всему, что он говорит. Всему, во что верит он. У тебя ни о чем нет собственного мнения!»
У меня скрутило живот, и я поежилась.
«Ты долбаная овца!»
– Ты в порядке? – спросил Аарон.
Я резко распахнула глаза, поняв, что изо всех сил сжимаю пальцами виски.
– Да, – ответила я, медленно опуская руки.
– Слушай, все хорошо. Что бы это ни было.
Я кивнула, хотя хорошего в этом, конечно, было мало. Тем утром она не сказала мне ничего хорошего.
– Хочешь об этом поговорить? – сказал Аарон.
Кровь прилила у меня к щекам и кончикам ушей. Я помотала головой, хотя в глубине души мне хотелось обо всем ему рассказать. Я ни с кем не поделилась подробностями нашей с Эмори ссоры. Ни с мамой. Ни с Алиссой. Разумеется, объяснить причину, по которой мы разругались, я не имела права, но меня вот уже несколько месяцев терзали слова, произнесенные Эмори, – они сидели у меня в голове, множились и порой, казалось, готовы были захватить все мое сознание.
Аарон развернулся ко мне лицом и подался вперед. Я посмотрела на него и внезапно поняла, что почти на него не сержусь. Все-таки мы с ним давно знакомы, а моя обида тянулась меньше недели. Да и причин дуться у меня не было. Пускай возможность поступить в Бостонский университет я потеряла из-за Аарона, его вины в этом нет. Он так и остался собой, прежним Аароном. Который мне нравился. Которому я доверяла. А мне отчаянно хотелось хоть с кем-то поговорить по душам.
– Это касается моей соседки, Эмори. Вы с ней не знакомы. – Я огляделась по сторонам, проверяя, не подслушивает ли кто, хоть и знала, что мы здесь одни. – Наши дома стоят рядом, и мы всю жизнь дружили. Всегда были лучшими подругами. А несколько месяцев назад поссорились. Разругались в прах. Я сказала то, что не следовало, и она ответила тем же…
Я переплела дрожащие пальцы. Аарон молча наблюдал за мной, терпеливо дожидаясь, когда я буду готова продолжить.
– Так вот. – Я перевела дыхание. – Ее слова заставили меня задуматься. Прежде всего – над моей верой. Я взглянула на мир новыми глазами. Папины речи стали звучать для меня иначе. Я перестала молиться, потому что… Ну, сама точно не скажу почему. Просто в этом не было больше смысла.
Повисла тишина. Я взглянула на Аарона, жалея, что вообще подняла эту тему. А зачем? Я и так заранее знала, что он ответит. Скажет, что молитва всегда помогает. Что сейчас мне это особенно необходимо. Что вера – мой фундамент, и я должна верить в Бога и его провидение. И быть терпеливой.
Аарон пододвинулся еще ближе и оперся локтями о колени.
– Ты же знаешь, что сомневаться в этом – нормально?
Такого я не ожидала.
– Разве?
– Конечно.
Папа бы с ним не согласился. И мама тоже.
«Ибо мы ходим верою, а не ви́дением» – Второе послание к Коринфянам, глава 5, стих 7.
– Но я сама не знаю, чего ищу.
– Узнаешь, когда найдешь.
Он улыбнулся.
Я улыбнулась в ответ.
– Спасибо!
– Обращайся. – Он потянулся к мышке, возвращаясь к работе над нашим проектом. – Мир был бы лучше, если бы люди иногда задумывались, правда ли то, во что они привыкли верить.
* * *
Тем же вечером после ужина я сидела у себя в спальне и пыталась дописать эссе по английскому, но никак не могла сосредоточиться. Я все думала о том, что сказал Аарон в будке звукозаписи.
Я встала, подошла к окну и отодвинула занавеску.
Эмори стояла перед зеркалом в полный рост, разговаривала, шагала по комнате, жестикулируя, – очевидно, репетировала. Если бы между нами все было иначе – как прежде, – я бы сейчас сидела рядом, подобрав под себя ноги, и читала фразы другого персонажа в этой сцене.
Я наблюдала за ней, вспоминая о том, как хорошо мы проводили время, болтали и слушали музыку у нее в комнате, смотрели сериалы на ноутбуке, устроившись на диване у меня дома. Я ужасно по ней скучала. Так сильно, что все ныло в груди.
Мне снова пришли в голову ее слова.
«У тебя ни о чем нет собственного мнения!»
А потом то, что сказал мне Аарон сегодня в будке звукозаписи:
