– Отлично! Я надеялся, что ты согласишься. Мне очень важно узнать твое мнение по одному вопросу.
Он взял штатив в одну руку, видеокамеру – в другую и пошел к двухстворчатым дверям. Я последовала за ним. Мы повернули направо и взобрались по узкой лесенке на балкон.
Не помню, когда я в последний раз сюда поднималась, но здесь почти ничего не изменилось. Все те же восемь рядов скамей из красного дерева, точно такие же, как в алтарной части церкви, длинный стол у дальней стены, покрытый синим шелком, и медные блюда для сбора пожертвований. И тишина. На балконе всегда было тихо, его занимали только в канун Рождества и на Пасху, когда в переполненной церкви не оставалось свободных мест.
Будка звукозаписи, казалось, застыла во времени. Стены в ней покрывали черные металлические полочки, на которых пылились старые микрофоны, катушечные магнитофоны, кассеты и другое оборудование, которым не пользовались, наверное, уже несколько десятилетий.
Я подошла к звуконепроницаемому стеклу и посмотрела сверху вниз на алтарный зал, на громадный деревянный крест, висевший на стене за кафедрой.
Когда я была совсем маленькой, мама работала в офисе несколько дней в неделю. Она брала меня с собой, и по понедельникам я частенько прибегала сюда, поднималась в будку на балконе и в окошечко наблюдала за тем, как папа читает проповедь. С высоты он казался другим. Более важным и значительным.
Я вслушивалась в каждое его слово – даже тогда. Как и все остальные. Если бы он сообщил нам со сцены, что небо не синее, а фиолетовое, мы бы вышли на улицу и посмотрели на небо совершенно иными глазами. Однако за последние несколько лет многое изменилось, причем не только для меня. Из-за того, что становилось все меньше и меньше желающих поступить в «Завет», либо из-за того, что современный подход папы уже приелся, к нему стали относиться по-другому. Папа их разочаровал. Я это чувствовала. И он тоже.
– Вот. – Аарон похлопал по табурету рядом с ним. – Присаживайся. Хочу тебе кое-что показать.
Он повернул ко мне монитор, и я увидела знакомый сайт «Рассвета Воскресения». Аарон разработал для него новый дизайн, сразу, как поступил сюда на работу. Теперь там было много картинок, мало текста, и он больше походил на сайт инди-рок-группы
[4], чем христианского хора а капелла. Наши новые видео с Ютуба и черно-белые фотографии с прошедших выступлений обрамляли стильные рамки. Еще он добавил ссылки на скачивание наших песен.
– Я работал над рекламными видео.
Он щелкнул мышкой, и изображение заполнило экран. Алтарная часть церкви была наводнена детьми, которые держались за руки, поднимая их к небу. Я раньше не видела этой фотографии, но она наверняка была старой: у нас давно не собиралось столько народа. Субтитр гласил: «Не скроем от детей их, возвещая роду грядущему славу Господа, и силу Его, и чудеса Его, которые Он сотворил (Псалом 77, стих 4)».
– Здесь я вдохновлялся прошлыми рекламами «Завета», – объяснил Аарон. – Это видео должно привлечь детей из типичных христианских семей Оринджа, которые ищут хорошую старшую школу при церкви и с программой подготовки к колледжу.
Потом он открыл другое окошко, и на экране появился знакомый черно-белый снимок нашего хора. Логан безучастно глядел в камеру, Алисса улыбалась чему-то, что осталось за кадром, а мы с Джеком смотрели друг на друга. Нам устроили профессиональную фотосъемку после победы на соревновании «Северные огни» на моем первом году старшей школы. Как по мне, на этом снимке мы походили на слащавую музыкальную группу начала восьмидесятых, но он почему-то всем очень нравился. В отличие от первой рекламы эта выглядела более молодежной и менее религиозной. Ее сопровождал короткий субтитр: «Найди свой голос. Спой свою песню». Никаких крестов там и в помине не было.
– Эта нацелена на ребят, которых интересует творчество, – сказал Аарон и щелкнул мышкой, включая видео. – Я всю ночь над ней работал, так что если тебе не понравится – подсласти пилюлю, хорошо?
Он улыбнулся.
Я не хотела улыбаться в ответ, но не сдержалась. Все-таки смотреть на него исподлобья и отводить глаза куда проще, когда он дирижирует нашему хору, а в личной беседе, когда сидишь с человеком лицом к лицу, гораздо сложнее отвечать ему односложно и испепелять его взглядом.
– Шутка. Мне правда важно узнать, что ты думаешь.
Видео началось с общего взгляда на кампус. Кадры медленно сменяли друг друга. Затем показали дружные компании ребят в классных комнатах, в столовой и библиотеке. Звучал не папин голос, а Аарона, и он описывал школу не как рай у холма, где в кронах деревьев слышится шепот Божий, а как чудесное место для тихих раздумий и поисков себя.
Во второй части уделялось внимание тому, что мы раньше никогда не освещали: выступление «Рассвета Воскресения» на соревнованиях, полный зал на рождественском мюзикле. Фотографии нас четверых: как мы репетируем, как дурачимся в автобусе по дороге на конкурс, как учим детей петь во время летней миссионерской поездки. Голос Аарона затих, его сменили самые известные песни нашего хора. Потом он рассказал про танцевальный и драматический кружки, а в конце на экране появились дата и время Дня открытых дверей большими буквами.
– Ух ты, – выдохнула я. – Здорово. Очень здорово!
– Ты так говоришь только потому, что я просил меня не критиковать? Ты же поняла, что я шутил?
– Нет, правда, видео очень хорошее. Честное слово!
Аарон сощурился.
– Ты выглядишь… растерянной.
Он попал в точку. До того как я узнала про историю с деньгами, позаимствованными из отложенных мне на учебу средств, я считала, что нам очень повезло с Аароном, и восхищалась тем, что последние две недели он без устали бегал по кампусу и снимал видео. Он много трудился – ради папы, ради школы. Как бы я на него ни сердилась, он заслуживал уважения.
– Просто гадаю, как ты смог так быстро справиться?
– Ну, во-первых, это моя работа. – Он начал загибать пальцы. – Во-вторых, твой отец – мой начальник – требует, чтобы все видео были готовы к пятнице. Он хочет отправить их местным церквям и попросить показывать их во время воскресной службы. В-третьих… – Он осекся. – Забудь. Это неважно.
Я подняла бровь.
– Что в-третьих?
– Тебе это неинтересно.
– Да, раньше и правда не было, а теперь вот очень интересно, – пошутила я.
Он слегка улыбнулся.
– Ладно. В-третьих, заняться мне больше нечем. Когда мы с вами расходимся, я возвращаюсь в свою жалкую берлогу и часами сижу там один. Если бы не этот маленький холодильник, который мне здесь предоставили, я бы уже умер от голода или жажды. Я работаю до полуночи, прихожу домой поспать и снова отправляюсь на работу. А ты думала, как я успел переделать весь сайт «Рассвета Воскресения» за, кажется, четыре дня?
