А когда в критическую минуту (точнее, дни) Алла вдруг подумала об эмиграции из СССР, будто бы Бобков вел с ней долгую беседу и убедительно доказал, что ее талант цветет только среди русских снегов, а там она будет тешить ностальгирующих алкашей в брайтонском ресторане. Что на самом деле чистая правда, даже если Бобков такого и не говорил.
И Алла уезжала. И всегда возвращалась.
А Филипп Денисович в 1991 году ушел в отставку — за несколько месяцев до путча, будто предвидел или знал. И возглавил Службу безопасности группы «Мост» — да-да, той самой, что владела каналом «НТВ» и издательством «Семь дней». Руководителем и хозяином «Моста» был Владимир Гусинский, в прошлом театральный режиссер. В аналитических структурах Бобкова оказались многие из его соратников. Они получали очень хорошее жалование, но работу выполняли ту, к которой были приучены на Лубянке: слежка, сбор компромата, провокации и спецоперации. Мост между творческой интеллигенцией и КГБ оказался на удивление прочным.
* * *
Но вернемся в СССР.
Конечно, во всех поездках Пугачёву с «Рециталом» сопровождал сотрудник компетентных органов. Болдину, как неизменному руководителю группы, всегда давался заместитель с Лубянки. Артисты давно называли их ласково — «пастухи».
«Это были разные люди, — вспоминал Евгений Борисович. — Многие из них по сей день работают в органах безопасности. Они писали отчеты о нашем пребывании за рубежом, чтобы оправдать свою поездку. Они, конечно, мешали нам, потому что после каждой поездки были обязаны о ком-то в своем отчете написать плохое. "Такой-то с переводчицей пошел в магазин и купил себе магнитофон. А другой на Кубе пел частушки с непристойным содержанием". После этого идешь и начинаешь объясняться.
Иногда Алла срывалась на этих гебистов, мы же с ними все время общались, водку пили вместе.
Был у нас один гебист, который все время напивался. Однажды он пошел куда-то, и я сказал нашим ребятам следить за ним. Чтобы вовремя его унести. И вот он нажрался до невменяемого состояния, и наши музыканты волокли его в гостиницу. Ведь если бы с ним что-то случилось, то досталось бы и нам».
Когда Алла должна была ехать в Западную Германию, чтобы выступить в Кельне, туда не пустили двух человек из «Рецитала». Перед концертом прямо на месте им подыскали замену. Алла нервничала, но настроена была решительно:
— Да хоть я вообще осталась бы без группы, все равно пойду и буду петь!
Во время концерта, когда в какой-то момент освещение сцены стало совсем скудным, чужие музыканты просто перестали играть, потому что не видели нот. А Пугачёва продолжала петь, словно ничего не случилось.
После концерта, покинув с ослепительной улыбкой сцену, она вбежала в гримерку, свалилась на стул. Прибежали музыканты, «пастух»-гебист, кто-то еще. Все обнялись и буквально рыдали.
И вот теперь «Олимпия».
Ей сперва предлагали петь на французском. Она сказала:
— Я могу на французском, могу на английском и даже немецком, но какой в этом смысл? Мы же не просили «Бони М» петь по-русски.
(Она имела в виду легендарный концерт группы «Бони М» в Останкино в 1979 году.)
Поэтому решили, что каждую песню переводчик будет предварять ее кратким содержанием.
Чуть ли не половину «Рецитала» опять не выпустили из СССР. Пришлось договариваться со здешними. Рекламы почему-то не было почти никакой.
Перед концертом Пугачёва томилась за кулисами (она всегда перед тем, как выбежать на сцену, нервно прохаживалась туда-сюда по прямой, встряхивая кистями рук) и бормотала:
— Ой, эта пытка никогда не кончится. Ох, ну скоро уже?
Потом тихонько выглядывала сквозь щелочку в зал:
— Рассаживаются. Ох, ну как же долго они рассаживаются. Чего тянуть-то?
Уходя под овации со сцены, отпев вместо положенных двух часов три, она произнесла фразу, которой, как правило, заканчивала выступления на родине:
— Если что-нибудь осталось в ваших сердцах, то большей награды я и не желаю! — и простилась на французский лад:
— Адью.
После концерта она не могла спокойно сесть в своей гримерке: там собралась разноязыкая толпа. Ее поздравляли, целовали, засыпали цветами.
Прибежал директор «Олимпии» Жан-Мишель Борис, сплясал на радостях «цыганочку» и потребовал тут же принести шампанское.
Через пару дней в Москве один известный композитор объявил во всеуслышание, что на Пугачёву в «Олимпии» было продано всего 53 билета. Позор!
Справедливость восстановила, как ни странно, главная телепрограмма страны «Время»: там был показан репортаж из Парижа, и вся страна увидела, что Пугачёва пела при полном аншлаге.
В том же году она еще выступала в Италии. Сначала в каком-то маленьком городе. Устроители концерта не хотели особо рисковать, приглашая никому не известную русскую певицу, поэтому для подстраховки в первом отделении пел какой-то местный кумир. Потом вышла она со словами:
— Ну, голубчики, сейчас я вам покажу!
После ее выступления тот итальянец стеснялся выходить на сцену для общего финального поклона.
«Я его вызываю: "Дружба народов!" — вспоминала Пугачёва. — И он выходит: в своей бабочке, такой весь тоненький, такая конфетка, такая раковая шейка.». (Цитата по статье А. Поликовского «"Олимпия" мимолетная» в «Ровеснике» за июнь 1983 года. Кстати, то был один из лучших «доперестроечных» материалов про Пугачёву. Именно здесь автор назвал ее «рыжей тяжелой кошкой».)
Потом был концерт в римском зале «Олимпико» (просто некуда было деться от этой «символики» — в Москве репетиционная база Пугачёвой находилась в спорткомплексе «Олимпийский»). Здесь Аллу ожидала еще одна нервотрепка.
Концерт начинался не в 19 часов, как везде принято, а в 21, как заведено в Италии. Но в это же время открываются и все вечерние бары.
В девять вечера в зале еще не было никого! Пугачёва растерянно носилась за кулисами:
— Это полный провал! Нет, я сейчас побегу на улицу и сама буду за руку тащить сюда людей!
К половине десятого набралось уже ползала. Надо было начинать.
В конце выступления Алла вгляделась в зал и увидела, что он весь заполнен веселыми итальянцами. Оказывается, это в традиции у здешней публики — убегать посреди концерта и приводить своих друзей, если понравилось.
Тогда это всё казалось победой эстрадного русского «оружия» и нашей прессой описывалось с гагаринской эйфорией. Но Европа вовсе не была покорена Аллой. (За исключением Скандинавии, о чем речь впереди.) Ансамбль Игоря Моисеева имел там больший успех, что объясняется одной фразой — «Oh these crazy Russians!», как восклицал солист все той же группы «Бони М» в песне Rasputin.
Хотя в той же Франции певица уровня Пугачёвой была всего одна — Мирей Матье. Но наша «кошка» могла по-настоящему гулять только у себя дома. Прав, прав был Филипп Денисович.
