На стоянке не оказалось ни одной машины. Не любит нынче народ в библиотеки ходить, или просто поздно уже для книголюбов, все по домам разошлись. Девчонка выскочила на крылечко аккурат в восемь – пунктуальная. Выглядела она получше, чем в прошлые разы, вполне презентабельно – этакая офисная барышня в лакированных туфельках, узкой юбчонке и атласной темно-синей блузке. Даже не верится, что всего день назад эта пигалица предпочитала допотопное тряпье, пролетарскую кумачовую косынку и растоптанные боты. А еще больше удивляет, что пару дней назад она была почти мертва. Чуден мир…
Девчонка заприметила его машину сразу: встрепенулась, плечики расправила, волосенками тряхнула. Думает, дуреха, что ждет ее романтическое свидание при свечах. Свидание-то ждет, но отнюдь не романтическое, и со свечами на даче напряженка.
Зачем тащить эту козу на дачу, Монгол так себе толком и не объяснил. Просто почувствовал острую необходимость выяснить отношения с мерзавкой где-нибудь подальше от посторонних глаз. Потому что выяснять отношения им придется громко и долго, и в городе всегда найдется кто-нибудь сердобольный, желающий узнать, а чего девушка так кричит и почему молодой человек с ней груб. А он будет груб, тут уж никаких сомнений, он даже ремень – орудие возмездия – в багажник бросил. Ремень знатный: кожаный, армейский. Надо только пряжку с него снять, а то примерное наказание может закончиться смертоубийством. Зачем же грех на душу брать? Нет, он только за свое загубленное на целый день здоровье спросит, паспорт обратно вытребует да и сдаст негодяйку старшему следователю Горейко.
Монгол так увлекся сладостными мыслями о грядущей мести, что едва не упустил момент, когда девчонка прискакала к джипу, опомнился только от дробного перестука каблучков, толкнул дверцу со стороны пассажирского сиденья и сказал:
– Вы пунктуальны, Лия. Прошу вас!
Девчонка усаживалась долго, как-то неловко, бочком. Только когда подол черной юбки задрался выше некуда, Монгол понял причину этой неловкости – юбчонка оказалась узковата, в такой удобно садиться в приземистую машинку, но никак не в джип. А нога ничего…
Насладиться зрелищем обнаженного девичьего бедра ему не дали: девчонка торопливо одернула юбку. Стеснительная! Как ночью в неглиже по городскому парку разгуливать, голыми коленками подрастающее поколение смущать, так она не смущается, а тут гимназистку из себя строит. Да ладно, бог с ними, с голыми коленками, он ее не для того в свои сети заманил, чтобы девичьими прелестями любоваться, у него другие, далеко идущие планы, и сантиментам в них места нет.
Пистолет Монгол прихватил с собой исключительно для антуражу, чтобы запугать девчонку и пресечь истерику на корню, но на всякий случай проверил предохранитель, а то мало ли что – раз в год и незаряженное ружье стреляет. Не хватало еще, чтобы ствол пальнул в самый неподходящий момент.
– Ну, привет! Ты не представляешь, как я рад тебя видеть. – Вот он, сладостный миг отмщения! Можно больше не таиться, не изображать из себя полудурочного парнишку-администратора – кстати, у Ворона администраторов отродясь не было, – а предстать перед несчастной во всей своей угрожающей красе. И очки пора снять, а то сидит, как в погребе, ничего толком из-за темных стекол не видит.
А девчонка оказалась прыткой, среагировала почти мгновенно. Монгол едва успел заблокировать двери и ткнуть ствол ей под ребра.
Она разглядывала его долго и без подобающего ситуации пиетета. В черных глазюках – недоумение, досада, на лбу возмущенные морщинки. Неужели совсем не боится?
– Я сейчас закричу. – Боится, теперь видно, что боится.
– Закричишь – выстрелю. – Не выстрелит, но она-то об этом не знает. Она о нем вообще ничего не знает.
– Убери пистолет. – Тонкая ладошка нагло накрыла ствол, кончики холодных пальцев коснулись Монголовой руки.
– Уверена?
Все, пистолет не пригодился. Какая-то она бесстрашная. Ну ничего, пистолета не испугалась, но перед армейским ремнем, орудием возмездия, не устоит, потому что ремень в отличие от ствола он в дело пустит с превеликим удовольствием. Ему бы только до дачи добраться. Эх, надо было у Франкенштейна какого-нибудь хлороформа попросить. Сейчас бы усыпил эту дурынду, запихнул в багажник – и не имел бы никаких проблем до самой дачи. А так придется поднапрячься, следить не только за дорогой, но и за своей чокнутой пассажиркой. Что-то он слегка увлекся планами мести и забыл, что имеет дело не просто с воровкой, а с девицей психически нестабильной, за плечами у которой одно убийство, три сбитых с пути истинного подростка, семь метров выжженной дотла парковой земли и оплавленные камни. С такой надо ухо держать востро. Даром что с виду она мелкая и беспомощная, не стоит игнорировать слова Франкенштейна о том, что в состоянии аффекта эти чудики становятся очень сильными. Интересно, далеко ей до аффекта, успеют они за город выехать?
– Выпусти меня! – Судя по придушенному голосу и глазюкам, еще красное сияние не излучающим, но молнии уже мечущим, до аффекта всего ничего. Сплоховал он с хлороформом. Надо было хоть наручники с собой прихватить.
– Даже не надейся! Мы с тобой еще не поговорили по душам. – Монгол утопил в пол педаль газа, боковым зрением не без удовольствия увидел, как девчонкина голова дернулась сначала вперед, к лобовому стеклу, а потом врезалась затылком в подголовник. Пристегиваться надо, ГИБДД не просто так предупреждает…
– Куда ты меня везешь? – Вот ведь бабы, любят отвлекать водителя во время езды каверзными вопросами.
– Я же сказал, поговорить нужно. – Монгол вывернул руль, и джип прытко выскочил со стоянки на дорогу.
– Поговори здесь! Не надо меня никуда везти!
Прежде чем ответить, он бросил быстрый взгляд на девчонку: бледная, на щеках красные пятна, кулачки сжаты. То ли злится, то ли уже начинает бояться. Лучше бы второе, хотя и первое его вполне устроит.
– Ну, – Монгол улыбнулся самой недоброй, самой жуткой своей улыбкой, какой он неоднократно вводил в ступор нерадивых подчиненных и неизменно добивался от них полного и безоговорочного послушания, – я с тобой не только поговорить хочу.
– А что еще? – Кулачки разжались, тонкие пальцы тут же судорожно вцепились в сумочку. А сумочку-то не мешало бы отобрать, мало ли что у нее там припрятано.
Монгол протянул руку, выдернул у девчонки сумку, зашвырнул на заднее сиденье, от греха подальше, и только потом, понизив голос до зловещего шепота, сказал:
– На месте разберемся, что еще. Ты пока сиди спокойно и не вздумай дурить. Ствол я хоть и убрал, но врезать тебе всегда успею, можешь не сомневаться. А ты, как я помню, и так уже битая-перебитая, зачем тебе дополнительные шишки?
И тут, еще раз внимательно посмотрев на девчонку, Монгол удивленно присвистнул. Куда же подевались ее синяки и ссадины? Рана на голове была немаленькой, это он точно помнил, а сейчас нет ничего: волосенки расчесаны, уложены, а раны нет. И ноги были все в синяках, на левой, он очень хорошо запомнил, кровоподтек красовался на полбедра, а сейчас…
