— Кто же, к черту, еще, Рассел? О ком, к черту, еще я позвонила бы тебе и сказала: «Его нашли»?
Верно, тупой вопрос. Но и она себя показала с новой стороны. Повода говорить со мной раздраженно у нее не было. Помимо того, что она потеряла мужа. Я решил вникнуть в обстоятельства и — будь что будет.
— Действительно ли нашли его тело? Я считал, что это невозможно при том…
— Он выпрыгнул.
У меня вдруг защипало у самого основания языка, как от лимонного сока, и желудок опасно заворчал. Я открыл рот, но выговорить ничего не получалось. Закрыл глаза и попробовал представить себе картину. Ту, что видел двумя днями раньше в телескоп. Конечно же, это был не Джефф. По крайней мере разум настаивал на том, что не он. Только на самом деле это не имело значения. Потому что все равно это был кто-то.
— Ты когда возвращаешься? — спросила Керри, словно прося, с надрывом в голосе, какого я не слышал прежде. Опять же, времена наступили поразительные.
— Я еще не добрался до места.
— Но… ты что думаешь? Надолго, по-твоему, придется остаться?
— Понятия не имею.
— Это займет… сколько? Дней пять или около того, чтобы разобраться с похоронами?
— Керри, я еще даже не сообразил, кто будет заботиться о Бене.
Это была ложь. На самом деле. Я уже. Сообразил. Я — единственный кандидат.
— Ты мне нужен здесь, — сказала она, обрывая разговор.
Душа моя устремилась к ней… потом обернулась и припустила, как вспугнутый койот.
Искоса я глянул на водителя. Вот потому-то я и не хотел, чтобы звонила Керри. Потому и не хотел отвечать на звонок.
Н-да. Одна из причин.
— Может, поговорим об этом позже?
— Что там происходит, Рассел? — вперемешку с рыданиями.
— Ничего. Вообще-то. Меня просто подвозят. Этот милый джентльмен везет меня по Индиане…
— Иллинойсу, — поправил милый джентльмен. На случай, чтобы не было сомнений, слушает ли он. Впрочем, как он мог не слушать? Это ж проклятое переднее сиденье машины.
— По Иллинойсу. Будет лучше, если мы поговорим позже, с глазу на глаз.
— Такое гадкое чувство, Рассел. Что ты говоришь? Ты возвращаешься, верно?
— Я бы предпочел поговорить об этом позже.
— Ведь я же увижу тебя опять, да? Потому что здесь у меня ничего нет. Я все потеряла, Рассел. Ты возвращаешься, правда?
Громадным усилием я сглотнул, несмотря на ощущение ваты во рту. Молчание тянулось слишком долго, и мы оба это понимали.
— Он был моим лучшим другом, Керри.
— Что ты имеешь в виду?
— Только не над его мертвым телом. Ты же понимаешь.
— Кажется, меня сейчас стошнит, — сказала она.
И пускай странно о таком говорить, но я спокойно сидел в машине, прижав к уху мобильник, и осознавал, что я совсем не знаю эту женщину. Я понял, что феномен привлекательности — любой привлекательности, а не только моей — это иллюзия. А за иллюзией стоит реальный человек. Только какой? Что за человек? Вот то, чего не удосуживаешься узнать. Пока не станет слишком поздно.
— Я позвоню тебе в пересменок между машинами. У тебя есть хоть кто-то, кто может помочь? Хоть кто-то может побыть с тобой?
Пара громких всхлипов.
— Я могла бы позвонить своей маме. Узнать, дома ли она.
— Ты связалась со мной, прежде чем поговорила с мамой?
— Я думала…
— Неважно. Я позвоню тебе, как только смогу.
Я щелкнул телефоном. Неловкое молчание.
Что сказать незнакомому человеку, который случайно услышал все это? А что ему сказать тебе?
Очевидно, ничего.
— Вы отчего-то умолкли, — заметил я через некоторое время.
— Мне до этого совсем нет никакого дела, — отозвался он.
Я смотрел, как наливается светом небо.
— По мне лучше бы сообщение пришло на голосовую почту.
— Могу ошибаться, — заговорил он, — и если я ошибаюсь, то прошу извинить. И даже если я прав, то понимаю: это не моего ума дело. Только можно подумать, что у вас шуры-муры с женой вашего лучшего друга. А тут я просто и не знаю, что можно такому мужчине сказать. Даже если это и вовсе не мое дело. Только это, скажем так, оказалось в моей машине. Иначе бы…
— Я никогда ее не трогал. Мы друг друга вообще не касались. Никак. Никогда. Просто это было что-то, что случается… понимаете… на уровне чувств. Это были просто чувства.
— Там, откуда я родом, — сказал водитель, вцепившись в руль так, что побелели костяшки, — никаких просто чувств и быть не может к жене твоего лучшего друга.
Вспышка собственного гнева удивила меня.
— Вот, спасибо, — произнес я. — Спасибо, что учите меня уму-разуму. Вам, похоже, все известно, так… соблаговолите уведомить, как существовать, не имея чувств?
Долгое молчание. Я наблюдал, как у него ходили желваки. Потом я повернулся к боковому зеркалу и стал смотреть, как краснеет небо. Мне показалось, он просто выискивает местечко, где меня высадить.
— Примете мои извинения? — спросил он.
— А-а, — вырвалось у меня. Немного ошарашенно.
Я все еще не пожал протянутую руку.
— Вы правы, — сказал он. — Абсолютно правы. Прошу извинить. Сердцу и впрямь не прикажешь, оно на свой лад бьется. О многом ему и не расскажешь. Я так считаю, что ответ держать следует за то, что ты на деле совершаешь. Ну… прощаете мою вспышку?
— Нечего и прощать, — сказал я, глядя на протянутую руку. Пожал ее. Ладонь была мозолистая и сухая. — Просто все слегка взвинчены. Чувствительнее обычного.
— Это я усек.
Мы долго ехали в молчании. Я видел, как он достал из кармашка оранжевой кофты зубочистку в обертке, как высвободил ее из бумаги. Я ждал, что он начнет ковыряться в зубах. А он попросту зажал ее в уголке рта. Самая маленькая в мире сигарета — без грозящих бедой дыма и огня.
О ветровое стекло бились насекомые. Мы ехали в окружении сельскохозяйственного ландшафта, и большие жуки один за другим ударялись в стекло, каждый оставлял после себя беловатую кляксу в момент гибели.
— И потом, — продолжил водитель, будто наш разговор и не прерывался. — Вы сказали ей в точности то, что надо. Только не над мертвым телом.
Я еще немного посмотрел на жуков.
— Не так-то это было благородно, как казалось, — выговорил я.
Вспомнилась шутка, которую мой приятель Марк рассказал мне еще в школе. Я рос с ним по соседству. Только, если честно, у нас никак не получалось поладить.
Что последним лезет в голову жуку, когда он бьется о ветровое стекло? Его жопка.
