— Алло?
Учусь.
— Ой, здорово, — произнес желанный голос. — Ты там.
— Скажем, — отозвался я, — я где-то.
— Ты где?
— В Кентукки.
— Что ты делаешь в Кентукки?
— Мне надо тебе кое-что рассказать.
Кое-что, что может разрушить все. Кое-что, что, наверно, и разрушит все. В ушах все время слышался голос Криса Керрикера: «Ей — это и черту ясно! — не захочется тратить свою жизнь на парня, который ее бизнес запалил. Прямо у нее под руками и коленями». В последнее время мне слышалось это много раз. С тех самых пор, как я предложил взять Бена обратно.
— Хорошо. Говори.
— Бен опять со мной.
— Ой! Ты его вытащил из тюрьмы. Это чудесно. Как тебе удалось?
— Ну… — нечего и говорить, что от ее реакции я опешил. — Выяснилось, что на самом деле это не было делом его рук.
— Конечно. Я знала это. А ты этого не знал? — Вот этот вопрос для ответа оказался трудным.
В машине было холодно. Я беспокоился, вполне ли тепло Бену. Может, стоит опять поехать? Хотя бы для того, чтобы включить нагреватель и пребывать в тепле. Я выдохнул и смотрел, как мое дыхание обратилось в льдистое облачко.
— Так ты по-прежнему могла бы вернуться?
— Ты по-прежнему готов заплатить за билет?
— Ты же знаешь, что готов. Меня еще один день не будет дома. По меньшей мере. Но потом я сверюсь с ценами.
— Из Каира, — уточнила она. — До Каира я по земле доеду.
— Могу тебе телеграфом денег прислать, чтобы хватило.
— Пересылай на отделение «Америкэн экспресс», ближайшее к каирскому аэропорту.
— Когда приедешь?
— А вот этого я еще не знаю.
— Он попытается не пустить тебя?
— Не силой. Ему известно, что юридически я взрослая. Но он попытается отговорить меня. И мне нужна будет чья-то помощь. Мне не под силу даже вещи самой уложить, не говоря уж о том, чтобы таскать тяжелые чемоданы. Он постарается помешать любому человеку, который захочет мне помочь. Только все равно. Я поеду, когда его не будет рядом. Это разобьет ему сердце. Вот что самое тяжелое, о чем мне приходится думать. Готова ли я разбить ему сердце. А потом я решила… я решила: отец растит тебя, а потом ему нужно позволить тебе самой создать собственную семью. Твой отец — прошлое. Избранник твой — будущее. Замечательно сохранять добрые отношения с отцом, только чтобы это произошло, он должен быть терпим к твоему избраннику. Просто так устроена жизнь. Вот я и надеюсь, что смогу как-то поддерживать связь с отцом. Только это и от него зависит.
Тут разговор на минутку прервался. Я лежал, не шевелясь, на морозном воздухе, смотря на облачка своего дыхания.
— Я слышу, что ты говоришь, что и вправду приезжаешь. Только мне трудно позволить себе поверить в это. Такое чувство: слишком хорошо, чтобы быть правдой.
— Ты же знаешь: я никогда не перестану любить тебя, Рассел.
— Жалею, что не могу с чистой совестью сказать, что всегда знал это.
— Как ты мог подумать, что такие чувства способны уйти? Куда, по-твоему, им пропасть?
Я набрал полную грудь воздуха. И высказал.
— У меня уже так было. С женщиной, которую, полагаю, я думал, что любил. Стряслось кое-что гадкое, и у меня в сознании она оказалась с этим связана. Распутать одно с другим я не сумел. Стало похоже на то, что чувства просто ушли. И, отвечая на твой вопрос, я не знаю, куда они пропали. Знаю только, что их не стало.
— Тогда позволь мне вот что тебя спросить. Ты говоришь, что полагаешь, будто любил ее. Как-то не очень это твердо и убедительно. Были ли твои чувства к ней так же ясны и сильны, как и те, что живут в нас?
— И близко нет.
— Вот тебе тогда и ответ.
— Я думал, ты не приедешь домой, если Бен будет со мной. Мысленно я столько раз отпускал тебя, потому как считал: когда я скажу тебе, что он здесь, тем все и кончится. Я считал, что приходится выбирать между вами двумя, если я решусь взять его к себе. Но что я мог сделать? Больше некому заботиться о нем. Как я мог оставить его в больнице, когда знаю, что он не заслуживает того, чтобы там находиться?
— Если бы так сделал, — сказала Анат, — если б ты только так сделал, то не был таким человеком, каким я тебя считаю. И тогда я бы не вернулась, ведь зачем пытаться сложить жизнь с человеком, способным пойти на такое?
— Жаль, что я не сильно похож на тебя. Бен сейчас ведет себя необычно. Мне это непонятно. Он по-настоящему тих. И приятен. Говорит, что все прекрасно. Поначалу мне казалось, что в нем что-то сломалось. Но я понаблюдал за ним, и не похоже, что он сломлен. Кажется, что он своего рода… доволен. Не знаю, что мне с этим делать.
— Может быть, он постиг, что то, из-за чего раньше срывался в гнев, не так уж и важно, как он думал.
— Может. Я даже думал, что, может, он потому закатывал сцены, что они действовали на маму. И на меня действовали. Зато, может, когда оказываешься среди безумных преступников, то для привлечения внимания к себе одних расхаживаний и слез недостаточно. Может, он сообразил, что не является центром вселенной.
— Ты уж не сердись, но позволь сказать, что ты с этим излишне мудрствуешь. Будь признателен. Надейся, что это надолго. Мне, честное слово, неловко тебя прерывать. Я бы с тобой всю ночь говорила. Только мне надо сберечь минутки на телефонной карточке. Мне нужно будет сообщить тебе…
Хотелось спросить: «Ты и вправду приедешь»? Только я был осмотрительнее. Не могла Анат такого обещать. Пообещала бы, если б могла. Было бы лучше, если бы такие мысли сидели бы у меня в голове до того, как она позвонит.
После того как мы попрощались, я вел машину еще несколько часов. Чтобы сидеть в тепле. А еще потому, что знал: все равно опять уснуть у меня не получится.
21 декабря 2001 года
К тому времени, когда мы подъезжали к дому, опять стало почти темно. Бен опустил стекло в окошке и высунулся в него, крутя шеей, чтобы видеть высоченные здания, высившиеся над машиной.
— Никогда не видел таких высоких зданий, — признался он, говоря чуть громче, чтобы было слышно в потоке воздуха.
Я думал: «Погоди, ты пока Манхэттен не увидел». Но сам хотел, чтобы хорошие впечатления наваливались на него понемножку.
— Как они тебе?
— Они прекрасны. К чему требовать от них стать короче?
Я отпер три замка на своей двери, и мы вошли.
— Теперь это наш дом. Что скажешь?
Бен уже направился к рождественской деревне. Встал перед нею с открытым ртом. Я запер входную дверь. Обошел брата и воткнул вилку в розетку. Слышал, как он шумно и восхищенно втянул воздух, когда в окошках домиков зажглись огоньки.
