Слегка тряхнув головой, я попытался отделаться от любых бесприютных мыслей и чувств. Убеждал себя, что станет лучше после того, как я съем чего-нибудь.
К моему удивлению, холодильник ломился от еды. Кастрюлька за кастрюлькой — то прикрытая фольгой, то обернутая в пленку, то накрытая крышкой. Ну и всякие там мисочки, баночки, плошечки — огромное количество.
Потом я понял, что удивляться нечему. Друзья семьи и соседи приносили Бену поесть. Конечно же, ему помогали. Людям свойственно так поступать, когда кто-то умирает. Даже если член семьи почившей способен со всем справиться самостоятельно. Даже если скорбящий член семьи не Бен.
Я прошелся по кастрюлькам и остановился на лапше с чем-то вроде рубленого мяса в похожем на крем соусе. Выглядело как настоящий бефстроганов, а не как все то, что продается в магазинах при заправках.
Я подогрел целую гору из лапши с мясом в микроволновке. Но в итоге ковырнул ее вилкой лишь два-три раза.
По вкусу это напоминало какую-то полуфабрикатную мешанину из коробки. Соус отдавал химией. Походило на масло с молоком, приправленное ароматизатором. Но и это было не самым худшим. Вкус был знакомый: он напоминал мне детство. Мое прошлое.
Я бросил все в мусор и оставил тарелку отмокать в раковине.
Заглянул в свою старую спальню. Ее переделали в гостиную с телевизором, двумя мягкими креслами и маминой швейной машинкой на столике в углу. А вот витрина с моими наградами была все еще там, призы по легкой атлетике по-прежнему выставлялись.
Дверь в спальню Бена была закрыта, но полоска света под ней сообщала, что ночник здесь горел ярче. Может быть, ярче, чем все остальные, вместе взятые. Дверь я не открыл. Да пребудут во сне спящие братья.
Забрел в мамину комнату, зная, что спать там не хочу, хотя и понимал, что в ней была единственная свободная кровать.
Втащил рюкзак, который таскал за спиной пять дней, достал из него кроссовки, чистое нижнее белье и грязное, скопившееся за время путешествия.
Я прошел в мамину ванную комнату и, оказавшись внутри, поглядев на огромную ванну на ножках, решил, что погрузиться в воду было как раз тем, что нужно. Поэтому я так и сделал. Ванна была глубокой, а вода — горячей.
Окунул в нее свое усталое тело и улегся на спину, закрыв глаза.
Затих, вздыхая.
Следующее, что я осознал: как вскакиваю в ванне во весь рост, отфыркивая и отплевывая воду из носа и рта. Видимо, сейчас это было чересчур опасным для меня мероприятием. Слишком клонило в сон, чтобы нежиться в ванне.
Вытерся, надел чистые трусы. Хорошо было бы поспать в футболке, только чистой у меня не оказалось. Глубоко вздохнув, я забрался на мамину кровать. Сюда, помню, мне не позволяли залезать. Только с одним исключением: если приснился кошмар.
Молча, про себя, сказал матери, что убежден: это как раз тот самый случай.
13 сентября 2001 года
Два дня спустя после обрушения башен меня в темноте, чуть позже половины шестого утра, подобрала попутка. Я знал, что это 70-е шоссе и я нахожусь западнее Индианаполиса, но не знал, был ли я еще в Индиане или ночью уже успел заехать в Иллинойс.
В темноте многое становится тайным. Может, поэтому людей, боящихся света, столько же, сколько и тех, кто пугается тьмы.
— Обычно я не останавливаюсь, когда голосуют, — сказал водитель, не успел я еще и рта раскрыть. Лет ему было где-то за шестьдесят, волосы, то ли белокурые, то ли седые, то ли то и другое вместе, очень коротко стриженные под старомодный «ежик». На нем была трикотажная кофта самого тревожного оттенка оранжевого цвета. — Но я понимаю, что люди до сих пор мучаются, чтобы добраться домой, возвращаясь из гостей. Ваш случай?
— Так и есть, сэр. Пытаюсь из Нью-Йорка попасть обратно в Канзас на похороны, и билет на самолет заказал, но… ну, вы знаете.
— Тогда давай, залазь, — сказал он.
Какое-то время мы ехали молча. Как долго, сказать трудно. Может быть, минут десять, может, и полчаса. А может, я и вовсе задремал, не заметив.
— В Канзасе где обитаешь? — спросил он вдруг, заставив меня вздрогнуть.
— В Нигдебурге, — ляпнул я, позволив себе расслабиться всего на долю секунды. Забыл, что существуют понятия, предназначенные исключительно для молчаливого хранения в голове. — Извините. Я имел в виду в Ниебурге. Ниебург, штат Канзас.
— Интересно…
— Когда мы были детьми, то всегда звали его Нигдебургом. Понимаете. Ни-е-бург. Нигдебург. Искушение было неодолимым.
На это мужчина ничего не ответил, хотя мне показалось, что он-то как раз из тех, кто в силах противостоять искушениям. Вместо этого он просто заметил:
— Никогда не слыхал о таком городе в Канзасе — Ниебург.
— Спасибо, что помогли подтвердить мои мысли.
Опять долгое молчание. Достаточно долгое, чтобы вновь убаюкать меня под гипнозом дороги.
— Горькая выпала доля, — произнес мужчина, вновь встряхнув меня. — Ко всему этому еще и похороны. Кто-то из близких?
— Мама.
— От-те-на. Извини, что спросил.
— Ничего страшного. Ну да. Время гадкое. Особенно когда почти все, кого я знал, были в одной из этих башен.
Он, похоже, какое-то время обдумывал это. Будто бы услышал такое, что могло быть, а могло и не быть правдой.
— В какой?
— В Северной башне. Одной из Всемирного торгцентра.
— Знаешь о ком, кто бы выбрались живыми?
— Только об одном. Он опоздал на работу, как и я. Моя контора находилась выше… вы же понимаете… этажей, которые попали прямо под удар. Я слышал в новостях по радио, что считается, никто не уцелел из находившихся выше линии удара.
Интересно. Интересно, что я говорю об этом так, будто пересказываю содержание фильма, который посмотрел пару дней назад.
Несколько минут мы не говорили. Я смотрел в окошко и видел, как меркли звезды, как намек на утро высвечивался в боковом зеркале. Прямо позади нас.
Зазвонил мой сотовый, появилось ощущение, будто кто-то метнул в мой живот чем-то тяжелым. Может, кирпичом. Может, куском железа.
«Прошу, — подумал я, — только не Керри». Проверил. Звонила Керри.
— Не возражаете, если я поговорю? — спросил я у водителя.
— Нет, с чего бы мне возражать?
— Не знаю. Просто считается грубым.
— Валяй.
Я раскрыл телефон.
— Керри, — во рту пересохло, словно его набили ватой. Я чувствовал, как пульсировало у меня в ушах.
— Его нашли, — сказала она.
Только я уже успел надеть броню. Поэтому ее слова просто ударились о броню и отскочили.
— Джефф?
