Нашел его все еще лежащим в постели.
— По-моему, меня опять вырвет, — сообщил он. Я освободил ему путь. Но ничего не случилось. — Ты должен поехать сказать мистеру Маккаскиллу, что я заболел и не смогу быть на работе.
— Ну да. Наверно. Но Криса я убью.
Сбегал обратно в спальню. Опять взял мобильник. Вновь вызвал Криса. На этот раз я намеревался оставить сообщение, рассказав, насколько Бену плохо. Что из-за этого он пропускает свой рабочий день. Как вечером его угораздило увидеть ночной кошмар, вызванный, возможно, не столько сном, сколько пьянством.
И опять дал отбой.
Зачем мне было пытаться изменить парня, когда я мог просто устроить так, чтобы Бен наверняка больше и близко возле него не оказывался? Зачем тратить силы на то, чтобы назвать кого-то засранцем? Скорее всего он вас не услышит, не примет ваш совет к сердцу и не улучшит тут же свой нрав.
Я опять сунулся к Бену в спальню.
— С тобой все будет нормально, пока я отъеду?
— Наверное. Можно я тебе расскажу свой сон?
— Тебе прихватить что-нибудь? Имбирный эль или еще что?
— Нет, меня от него сразу вырвет. Я видел очень дурной сон. Мне снился огонь.
— Что за огонь?
— Большой. И очень быстрый.
— Быстрый?
— Ага. Типа, вот только что был крохотный огонек у меня в руке, а потом он побежал и вправду быстро-быстро.
— Наш дом?
— Нет, не наш дом.
— Похоже было на лесной пожар?
— Нет, это не в лесу было. Это было в пекарне.
— О боже! Даже не произноси этого, брат. И больше ничего не рассказывай мне об этом. Слишком это жутко.
— Я же говорил тебе, что сон был дурной.
— Я вернусь через несколько минут.
— Хорошо.
— Ты будешь молодцом?
— Нет. Ведь меня опять может вырвать, даже если тебя и не будет.
Я думал об Анат. Может, остановиться на обратном пути и повидаться с ней? Пончик взять? Поговорить? Или лучше будет сразу вернуться к Бену?
Это был бы первый раз, когда бы мы увиделись после того, как она рассказала мне свою историю «А вот и он». Я ехал по улице к пекарне, смотря вперед, просто чтобы увидеть Анат в окне. Может, она покажется мне другой теперь, когда я знаю то, что она чувствовала.
Только не было никакого окна пекарни.
Никакой пекарни не было.
Только черная куча. Почерневшие балки, покореженные. Всего один угол здания высотой в один этаж уцелел. Двое пожарных направляли водяные дуги своих брандспойтов на руины, исходившие паром на утреннем воздухе.
Я врезал по тормозам и отчаянно закрутил головой, пытаясь убедиться, что смотрю на нужный угол.
Оставил машину стоять прямо посреди улицы и вышел из нее.
Трудно свести воедино все кипевшее во мне, потому как это было разрозненно, накладывалось одно на другое и было для меня недостижимо. Самый четкий позыв, какой я был способен извлечь из этого, — новое желание убить кого-то. Хотелось стянуть Бога оттуда, где он обитает, если Бог обитает, и голыми руками разодрать его на части. Хотелось силой заставить его перестать убивать меня. Перестать отбирать все. Мне хотелось силой принудить его к послушанию. Воля Божья просто отбилась от рук.
И все это было до того, как я вспомнил, что Анат всю ночь провела в этом здании. Следующее, что я понял: я держу пожарного за грудки его водонепроницаемого облачения. Он пытался убедить меня, что нельзя оставлять машину посреди улицы. Я старался убедить его, что в доме, в комнате над пекарней, спала женщина. Он знает об этом. «Она выбралась», — сказал пожарный.
— С ней все в порядке? Скажите мне, что с ней все в порядке! — повторял я, срываясь на крик, раз за разом. Кричал и до, и после того, как мужчина сказал, что женщина «стабильна». Я кричал все время, пока он без устали пытался объяснить, что я непременно должен быть родственником. Что ему не положено предоставлять мне больше сведений в том случае, если я не член семьи.
Тогда я прихватил его покрепче, и наши лица практически уткнулись одно в другое, и я помню, как он говорил мне, что мне нужно держать себя в руках.
По-моему, я сказал, что я ее жених. Точно помню, что спросил пожарного, был ли он когда-нибудь влюблен.
Он вздохнул. Вздохнул, когда я спросил его об этом. Так что не знаю, кем он был, тот пожарный, зато знаю, что он был влюблен.
Он окликнул еще одного пожарного — по имени Рикки. Спросил:
— Рикки, ты был там, когда девушка выбралась, так? Сильно ей досталось?
— Третья степень, — отозвался Рикки. Вытянул, показывая нам, ладони. Будто хотел, чтоб мы ими полюбовались. — Ладони и колени. Ничего, грозящего жизни.
Тогда, помню, я вздохнул. Может, я и до того дышал, но — не помню. Опять же, может, и не дышал.
— Вам лучше убрать машину, — сказал пожарный, который не Рикки.
— Где сейчас девушка?
— В Окружной больнице.
Согласен. Я уберу свою машину. Уберу ее к чертовой матери до самой Окружной больницы. И немедленно.
Я вскочил в автомобиль, врубил скорость и, завизжав шинами, рванул.
Не проехав и квартала, встал. Нога сама собою нажала на педаль тормоза, словно была независима от структуры мозга. Я прижался к обочине и перевел ручку на «стоянку».
Бену снилось, как горела пекарня.
И что это значит?
Не скажу, что мозги у меня хорошо соображали или что они у меня вообще работали. Только я сумел прийти к двум логичным выводам.
Первый — мой брат Бен — провидец. Он знает о том, чему суждено случиться, до того, как это произойдет. Вчера ночью он уснул в машине по пути домой и увидел вещий сон.
Второй — мой брат Бен был там, когда пекарню охватил огонь. И, будучи совсем не привычным к пьянству, вообразил себе, что видел это как нечто, не являвшееся действительностью. Как дурной сон.
Мой мозг, мои намерения пытались идти в обе стороны разом. Они стремились в больницу и обратно к Бену, болезненно сталкиваясь.
Я понятия не имел, что делать в первую очередь.
Потом решил: пожарные справились с огнем, а в больнице умеют хорошо лечить ожоги, зато полиции, видимо, пока работать не с чем. Мне нужно спросить Бена, кто это сделал. Вдруг не стало ничего важнее этого. Даже возможность увидеть Анат на пятнадцать минут раньше.
Я сделал широкий разворот, едва не попав под таран грузовика, который не удосужился заметить. И направился обратно к дому.
И — не медленно.
— Расскажи мне свой сон! — орал я. — Все! До единой мелочи!
