Назир не был бы самим самой, если бы не говорил напрямую.
— Понимаю.
— Может, Анат не пожелает такой обузы на всю свою жизнь.
— Может быть. — Я оцепенел, произнося это. Отрешился от всех чувств. Готовый принять что угодно, лишь бы оно помогло снять оцепенение, пусть даже и гильотину. Словно было уже слишком поздно менять собственную судьбу. Кем я был? Простым слюнтяем, пробиравшимся через один из важнейших поворотных моментов в собственной жизни.
— Не поймите превратно. Мне нравится Бен, насколько это возможно. Он добрый парень. И не его вина в том, что с ним случилось. Но ведь вы сами сказали, он может быть невыносимым. Его многое раздражает.
— Вообще-то есть много семей, где существует что-то подобное. Знаете. Что-то… или кто-то… требующий участливого внимания близких. Ужасный родственник жены. Или дети. Множеству людей приходится иметь дело с уже родившимися детьми, когда они встречают кого-то. Так что наш случай не так уж и отличается от этого.
— И отличается, и не отличается, — сказал Назир. — Родственники жены умирают, когда ты все еще довольно молод. Пока у тебя еще впереди есть жизнь. Дети вырастают, чтобы самим себя содержать. Бен же — навсегда. — Довольно долго мы сидели молча. Темнело.
Мне все хотелось зажечь свет на крыльце. Но потом я подумал: «Не надо». И был рад, что не включил. Может, лучше стоило провеять эти мысли без яркого света, вроде того, что полицейские направляют на тебя, когда добиваются правды.
— Бен способен быть более самостоятельным, — сказал я. — У меня много мыслей по этому поводу. — Это было не совсем правдиво. Мысли у меня появились как раз тогда, когда я высказывал их в ответ на прямоту Назира. — Я думал, что он может быть принят в нечто вроде школы или программы, которая поможет ему стать более независимым. И я собираюсь начать обучать его ездить на автобусе на работу и обратно. По-моему, наша мама отказалась от этого чересчур быстро.
— И насколько независимым, по-вашему, он сможет стать? — это была не столько просьба поделиться сведениями, скорее просьба думать реалистичнее.
Сердце у меня упало. Я долго сидел недвижимо, ощущая, как оно уходит вниз.
— По-моему, он способен на большее, чем то, что он делает сейчас.
Назир курил. Я сидел.
Марк вышел из своего дома и прошел вниз по дорожке и обратно непонятно зачем. Меня удивляло, что он даже не счел нужным делать вид, что имелась какая-то причина для его променада.
— Как я понимаю, Бен — веский довод против меня…
— По сути, он относится к обеим сторонам вопроса, — сказал Назир. — С одной стороны, мне ненавистна даже мысль, что моя дочь столько времени будет тратить на его нужды. С другой стороны, это хорошо вас рекомендует. Что на вас можно положиться. Что вы не откажетесь от своей семьи. Молодые в сегодняшней Америке не всегда настолько надежны в этом отношении. Мать стареет — они сплавляют ее в какой-нибудь дом престарелых. Отец заболевает — никто из детей даже не навещает его. «У нас своя собственная жизнь», — говорят они. В них не видно никакой ответственности. В вас по крайней мере заметна ответственность.
— Благодарю. — Потом, еще даже не сообразив, что скажу это, произнес: — А если бы Бена не было? Что бы тогда вы чувствовали в отношении нас с Анат?
Долгая пауза. Словно бы он по-настоящему примерялся к этой новой для себя мысли.
— Это прозвучит ужасно.
Судорога сводила мне желудок в такт его словам.
— Не стесняйтесь.
— С моей стороны это глупо. Но всегда, думая, что моя дочь встретит мужчину, у меня в голове рисовалась картина, как я теперь понимаю, на которой этот мужчина был египтянин. Так что я мог при этом думать, верно? В какую даль надо забраться, чтобы отыскать здесь подходящего для брака мужчину-египтянина? Я не говорю о браке с иноверцем, заметьте, поскольку не настолько уж мы и религиозны. Я не говорю, что настаиваю на браке в традициях ислама. Просто перед моим внутренним взором стоит человек, больше похожий на нас. Сознание — забавная штука, ведь так?
На этот вопрос я предпочел не отвечать.
— Н-да, — произнес он, так и не дождавшись ответа. — Мне представляется, у всех есть свои маленькие предвзятости.
— Полагаю, так, — кивнул я.
— Приношу извинения за свои. Вы для нас много сделали. Вы были добры. Не знаю, зачем я все это высказал.
— Затем, что это — правда?
Назир усердно повыпускал дым, потом сказал:
— Да. Наверное. Поскольку это — правда.
Когда мы вернулись в дом, посуда была вымыта. Сохла на полке рядом с раковиной. Бен сидел на кухонном стуле: велась стрижка его волос. На этот раз — как положено.
— Смотрите! — воскликнул Бен. — Смотрите, что Анат сделала! Куда лучше, чем ты! Она мне всю шею обложила влажными бумажными полотенцами. И смочила волосы, и они пристают к полотенцам и не попадают мне в рубашку. И это меня не душит.
— Следует сначала смачивать волосы? — спросил я у Анат.
— Это облегчает процесс. Может, приготовите кофе или чай, а потом и торт порежете. К тому времени, когда десерт будет готов, и мы тут все закончим.
Я, значит, ходил туда-обратно, принося десертные вилочки, чашки, тарелочки и чистые салфетки, накрывая по второму кругу стол. Назир сидел тихо в гостиной сам по себе. Я прислушивался к тому, о чем болтали Анат с Беном, и думал, что, может быть, он и вправду побудет с ними, пока я слетаю в Нью-Йорк. Со временем.
— Фен есть? — спросила Анат.
Я принес ей тот, что был в маминой ванной.
Потом я сидел в столовой за столом и переживал за трещинки и разногласия между отдельными личностями, пока фен не перестал гудеть и горделиво не появился Бен.
— Совсем не колется! — закричал он, будто это был единственный признак хорошей стрижки.
Только пострижен он был действительно хорошо. Впервые со времени прибытия сюда я смотрел на Бена и думал, что выглядит он ничуть не хуже, чем любой другой в мире брат.
— Бен, — сказал я, — у тебя такой приличный вид.
Потом, минуя Бена, я устремил взгляд в кухню, на Анат. Наши взгляды встретились. И не пожелали расставаться. В них было все. И флирт. И общение. И обещание. И исцеление.
И я подумал: «Она не ушла. Не убежала, испуганно крича, в ночь».
Я подумал: «Это чудо какое-то, черт побери».
10 ноября 2001 года
Анат позвонила мне в два часа ночи. Звонок вырвал меня изо сна. От него стыла кровь. Я только и мог подумать что о какой-то беде в пекарне. Потом еще раз глянул на часы и понял, что так рано она еще и до пекарни не добралась. Что-то случилось дома?
Я схватил телефон.
— Что случилось? У тебя все в порядке?
