Долгое молчание, во время которого мне очень хотелось видеть лицо моего отца. Увы, в глаза мне било солнце.
— Ты уверен?
— Уверен.
Отец перегнулся за борт и схватил мою леску.
— Не вытаскивай ее из воды! — завопил я. — Она не сможет дышать.
Отец, вздохнув, ухватил рыбину под жабры.
— Она проглотила крючок, — сообщил он, и сердце мое упало еще ниже. — Бен, подай мне нож.
С ужасом я смотрел, думая, что отец намерен пронзить рыбу до смерти или, может, даже провести на ней хирургическую операцию по извлечению крючка. Вместо этого он сделал петлю на леске поближе к рыбной пасти, зажал ее крепко, чтобы та не тянула за собой проглоченный крючок, и обрезал леску. Потом отпустил, и рыба уплыла.
Я не успел еще ничего спросить, как отец сказал:
— Он весь проржавеет. Этот крючок просто разложится через неделю-две.
— Я больше не хочу ловить рыбу, — пробормотал я.
И Бен, стоявший к моему отцу спиной, опять ухмыльнулся.
— Можно я поеду обратно? — спросил я.
— Нет, — ответил отец. Таким «нет», которое оставляло мало места для ослушания.
— Почему нет?
— Потому, что это семейный выезд на природу. Не хочешь ловить рыбу — прекрасно. Не лови. Но будь со своей семьей.
В прямом смысле после захода солнца я принялся умолять его вернуться к нашему месту на берегу.
— Да только сумерки настали, — заметил он.
— В правилах говорилось, что все лодки должны покинуть озеро до захода солнца.
— Это самое лучшее время для рыбалки, — говорил отец. — Сом теперь-то и клюет, когда до того темно, что руку свою перед лицом едва видишь. Хочу подловить одного такого большого сома. Не желаю возвращаться домой с пустыми руками.
Как ни странно, но я был единственным, кому в тот день улыбнулась удача. Если можно назвать удачей то, что со мной случилось.
Я глянул на ящик с пивом и увидел, что всего три бутылки остались с пробками на горлышках. Тут я и подумал, что причиной задержки был не столько сом, сколько нежелание растратить попусту хорошее пиво.
Усилием воли я хранил молчание еще несколько минут, потом заныл:
— А вдруг мы не увидим обратного пути к нашему месту?
— Как раз поэтому я взял с собой большой-большой фонарь. Достань его, Расти. Он в маленьком рюкзаке под твоим сиденьем.
Я вытащил рюкзак и хорошенько порылся в нем. Нашел последний сэндвич и обнюхал его, расстроившись, что это был всего лишь хлеб с арахисовым маслом. Потом отыскал фонарь. Он был тяжелым и кое-как успокаивал. Усевшись на носу лодки, я печально жевал сэндвич и светил фонарем в сумрак. Луч бил сильно, но это не очень-то помогало. Вдалеке он не освещал, видно было только прямо перед собой.
Но я не смел больше ничего говорить.
Вокруг стояла почти полная темнота.
— Лучше пойдем обратно. Сматывайте удочки, — сказал отец, явно забыв, что я рыбу не ловил, а Бен выбрал леску с час назад и, похоже, дремал, свернувшись клубком. — Свети фонарем, Расти, — сказал отец, рывком погружая подвесной мотор в шумную, пахнущую бензином жизнь.
Я направил луч в сторону, где, как я был уверен, находился бивак.
Мой отец направился точно в противоположную сторону.
— Ты не туда лучом светишь, — крикнул он, покрывая рев мотора.
— Нет, это ты правишь не туда! — завопил я.
Бен недовольно поднял голову:
— Чего это вы вдвоем раскричались?
Я склонился к нему поближе и сказал:
— Отец правит не туда.
Бен резко сел. Осмотрелся. Сказал:
— Он знает куда плыть. — Только убежденности в его голосе не было.
Я сказал нечто, удивившее меня тогда, и все еще удивляющее сейчас.
— Ну-да, может, двадцать бутылок пива назад он и знал. — Конечно же, я произнес это негромко, так, что отец не услышал. Только меня удивило, что я хотя бы Бену это высказал. — Смотри, — и я указал на полоску деревьев, обозначавшую место бивака.
— От дерьмо, — прошептал Бен. — Думаю, ты прав.
К тому времени мы успели уйти уже далеко. Под рукой отца лодка просто летела над водой озера.
— Отец! — закричали мы с Беном в один голос.
Тот глянул на нас, чтобы понять, о чем мы кричим. Но так этого и не узнал. Как раз в этот миг свет моего большого фонаря высветил нечто громадное и серое. Подсказала ли мне интуиция, что это плотина? Или я просто увидел нечто большое и твердое и понял, что мы вот-вот в него врежемся?
Просто чтобы было понятно, как далеко светил фонарь: когда я увидел плотину, у отца уже не было времени изменить курс лодки. По сути, у меня даже не было времени предупредить его. Плотина была так близко, что я оказался в состоянии сделать только то, что диктовали рефлексы: выпрыгнуть из лодки.
Мы были настолько близко к плотине, когда увидели ее, что наша моторка врезалась в бетон раньше, чем я попал в воду.
Все, что я помню после этого, должно восприниматься с толикой скепсиса. Кое-что вспыхивает в памяти живо, слишком живо, чтобы исключить возможность ошибок. Но в одних случаях я могу утверждать, что время сжималось, тогда как в других случаях я безо всякого умысла растягивал последовательность событий. Если говорить коротко: одни мои живые воспоминания противоречат другим, не менее живым.
Но я стараюсь, как могу.
Я погрузился в поразительно теплую воду и провожал взглядом фонарь, который тонул, переворачиваясь с конца на конец, его свет вырывал из водной тьмы зловещие щупальца озерных растений и даже разбитую пивную бутылку, тоже тонувшую. При таком разорванном «мышлении» в критический момент я, помнится, находил время удивляться тому, что можно сделать электрический фонарь до того качественно, что он идет на самое дно озера и не гаснет.
Лицо мое вынырнуло из воды, и я увидел всего две вещи, плавающие на месте аварии. Спасательный жилет. И руку.
Сперва меня охватил ужас при мысли, что эта рука существует сама по себе. Рука. Сама по себе и ни с чем не связана. Но, подплыв по-собачьи к ней поближе, я разглядел, что рука уходила под углом в воду и соединялась с телом, ушедшим под поверхность. Когда я доплыл до руки, тело уже погрузилось в воду так, что его стало не видно. Ухватив руку, я, натужившись, потянул, и Бен всплыл на поверхность. Он был без сознания, и голова его была разбита чуть повыше линии волос. Было полно крови, мешавшейся с озерной водой.
Эта часть воспоминаний болезненная, но очень четкая.
А вот следующая часть отрывочна, но я знаю, что это произошло. Я засунул Бена в спасательный жилет. Не помню большую часть того, что делал, только у меня осталось неподдельное ощущение, что делалось все, как в лихорадке. Помню только, что обхватил брата ногами сзади вокруг пояса, чтобы приподнять над водой.
