— Он упал в воду! — заорал в ответ Бен.
Отец ничего не сказал. Просто погреб ко мне. Он не смог бы втащить меня в байдарку, не опрокинув ее, а потому дал мне конец веревки, за которую я держался, пока он не подтащил меня к берегу.
— Можешь теперь встать на ноги? — спросил он.
Я опустил ноги, и они глубоко ушли в илистую грязь. Когда я вытащил правую ногу обратно, она оказалась голой. Грязь удержала одну мою сандалию. Я упал в воду, увязнув руками в иле, вскочил, рыдая, и потащил вторую ногу, стараясь так выгнуть ее, чтобы удержать обувь. Будто еще был какой-то смысл спасать оставшуюся сандалию, если ее пара уже потеряна. Отец успел вытащить байдарку на берег и схватил меня за рубашку, во многом так же, как это проделал Бен, сполоснул меня, окунув несколько раз в озеро почти по шею, потом поднял в лодку.
Отталкиваясь от берега, он пустил в ход весло, и оно вышло из глубины с полумесяцем грязи на лопасти. Отец, гребя веслом только с одной стороны, повернул лодку в сторону бивака и посмотрел на меня.
— Где моя сверхлегкая? — спросил он тихо.
Я указал прямо вниз, и отец кивнул. Словно бы уже знал это.
— Прости, — жалко выдавил я.
— Не твоя вина, — прошептал отец. Но разъяснять не стал. Тогда не стал.
Остальную часть пути мы гребли в молчании.
Моя мать ждала нашего возвращения на бивак, искусственно придавая себе веселый вид. И Сэнди была там, виляя всем своим телом. Она гавкнула разок, резко, словно бы настаивала, чтобы Бен и отец гребли быстрее.
— Не очень-то долго вас не было, — заметила мама. — Уже выловили всю рыбу?
Бен выбрался из лодки и гордо выставил свою форель, показывая ее матери.
Рыба была уже на кукане
[2]. «Удивительно, — думал я, — когда он успел ее нацепить».
Отец выпрыгнул из нашей байдарки и подошел к Бену со спины. Я был позади них и лица его не видел, зато моя мама вполне заменяла зеркало. Я увидел отраженную на ее лице беду, и, знаю, Бен ее тоже различил. Он только-только стал поворачиваться, когда отец ударил его по спине, и Бен растянулся в грязи. Форель отлетела на три-четыре фута дальше и немного изогнулась, слабенько так. Сэнди обнюхала ее. «О боже милостивый, — подумал я. — Она еще жива. Как может она все еще оставаться живой?»
— Ииииыы! — голос воющий, уязвленный. Бен с трудом поднялся на ноги. — Это-то за что?
— Ты меня считаешь дураком? — заревел мой отец. Да, мой отец. Раз уж мы говорим о деталях. — Не знаю даже, что бесит меня больше: когда ты измываешься над своим маленьким братом или когда ты относишься ко мне как к идиоту. Если бы Расти выпал из байдарки, он бы перевернул ее. Он не упал. Ведь так, Бен? Так или нет?
Молчание. Я все еще не вылез из отцовской лодки. Долгое время никто не двигался и не говорил. Взгляд матери упал на меня, словно бы она впервые заметила, что я насквозь вымок. Сэнди заползла в нашу открытую палатку и улеглась с виноватым видом.
— Собирай вещи, — уже тише произнес мой отец. — Я отвезу тебя домой.
— Но, Берт, — подала голос наша мама, — мы же только что добрались сюда.
— Не вы, — пояснил отец. — Ты остаешься здесь. Расти остается здесь. Бен едет обратно.
— Берт, ему нельзя оставаться одному, — выговорила мама: образец напускного терпения. Оглядываясь назад, я думаю, что мама всегда знала, когда отец был пьян, и старалась загладить его промахи, не указывая на это слишком очевидно. — Ему всего двенадцать лет.
— Тогда я попрошу Джесперсов приглядеть за ним. Но мы, я, Расти и ты, спокойно отдохнем. Для разнообразия. И не позволим Бену испортить наш отдых. Только не в этот раз.
Бен ничего не сказал. Просто нырнул в палатку и принялся засовывать кое-что из вещей в свой мешок. Отец стоял у полога палатки, словно тюремный страж, сложив руки на груди, наблюдая и ожидая.
Я выбрался из байдарки и стоял перед мамой, и она, глянув на меня сверху вниз, заметила, что я был в одной сандалии. Я видел это по выражению ее лица, видел, как потеря отразилась у нее во взгляде. Обувь стоила денег. Значит, еще один расход добавился к другим расходам, которые мы, мальчишки, постоянно выжимали из семейного бюджета.
Хромая, я подошел и поднял форель за кукан. Решительно настроившись, чтобы смерть рыбы не оказалась напрасной, понес ее маме. Но она была занята разыгрывавшейся на глазах драмой. Мы вместе смотрели, как Бен с моим отцом погрузили в машину пожитки брата и без дальнейших объяснений уехали.
Я стоял с куканом в руках, чувствуя, как солнце печет мою шею и кончики ушей. Сам того не заметив, я уже слишком поджарился на солнце. Мама, казалось, завороженно застыла, и уж не знаю как, но в конце концов она встряхнулась и взяла у меня рыбу.
— Иди оденься во что-нибудь сухое, — сказала она.
Переодеваться я не стал. Сидел в палатке, поглаживая уши Сэнди и следя за тем, как мама разводит костер. Она все еще ни одного другого слова после их отъезда не проронила.
Неожиданно она оглянулась на меня:
— Ты же не хочешь форель, да?
Я помотал головой.
— Так я и знала. Знала, что раз ты увидишь, как она умирает, то не станешь ее есть. Ты очень чувствительный.
Внутренне я поморщился, сообразив, что это ее вежливый вариант все того же «глупыша».
— Хот-доги?
Я кивнул.
Немного погодя я выбрался из палатки. Когда уловил запах еды. Когда этот аромат дал мне понять, насколько я голоден. Сев у костра, я смотрел, как сосиски шипели на решетке, смотрел, как Сэнди лизала воздух, словно бы аромат можно было съесть.
— Знаешь, он просто завидует тебе, — сказала мама.
Я понятия не имел, о чем это она.
— Бен?
— Да. Бен.
— Почему?
Мама глубоко вздохнула. Длинной вилкой перекатила по решетке три сосиски, выставив наружу их почерневшие бока.
— Он больше не видится со своим отцом и, наверное, уже никогда не увидится, а твой отец не отец Бена, и Бен это знает… и… не думаю, что он когда-нибудь перестанет проверять это. Во всяком случае, похоже, что пока он это проделывает. По-моему, у Бена такое чувство, словно отец… тебя любит больше. Понимаешь? Поскольку ты — его.
— Это так и есть?
Я взглянул ей в лицо впервые за долгое время. В месте, где волосы разделялись на пробор, уже немного просвечивала седина, которую я не замечал прежде. Хотя мама не была очень старой.
Она снова вздохнула.
— О, Расти. Ты задаешь труднейший… я не знаю… по-моему, он старается любить вас обоих одинаково. Но с Беном это так трудно. И все продолжает так же ходить по кругу.
