Я схватил свою зубную щетку, до боли навалившись рукой на край фарфоровой раковины. И быстро отдернул руку. Ничего. Но дотянуться до зубной пасты не осмеливался. На этот раз оно будет наготове. Оно будет поджидать меня.
Я стоял посреди ванной и чистил зубы сухой щеткой. Потом до меня дошло, что можно пользоваться водой из ванны. Я смочил щетку водой из-под крана ванны, потом встал, склонившись над ней, чистил зубы и надеялся, что никто из родителей не войдет и не велит мне перестать заниматься ерундой, а делать все, как следует.
Только я начал споласкивать рот и мыть щетку, как Бен опять просунулся в ванную комнату.
— Так, — сказал он, — надеюсь, ты не думаешь, что это тебя спасет.
— Разве нет?
— Это же все одна труба. Под домом.
— Как все может быть в одной?
Бен вздохнул, словно с трудом терпел мою глупость.
Но к этому я уже привык.
— Все уходит в канализацию через одну трубу. Так?
— Не знаю. Наверно.
— Так что потом она разветвляется и расходится по всем раковинам и ванным. Так оно появляется из канализации. Поэтому может влезть в любую трубу, какую захочет.
— Даже в ванной комнате мамы с папой?
— Ну да. И не забывай про кухонную раковину. Думаю, оно здесь торчит как раз из-за тебя. — Я промолчал в ответ, понимая, что если заговорю, то буду не в силах скрыть своего ужаса.
— Потому что ты самый маленький. Ты же понимаешь. Тебя легче всего затянуть в трубу.
Я бросил щетку на пол и побежал к кровати, где и остался ждать, пока придет мама и уложит меня.
Бен пошел к двери моей спальни и вдруг остановился.
— Что это было? — спросил он удивленно.
— Что?
Сердце у меня колотилось так сильно, что его биение отдавалось в ушах.
— Показалось, что я видел, как в окне что-то промелькнуло. Н-да. Может, и ничего. Спокойной ночи, глупышок.
Я натянул одеяло на голову и позвал маму. Через долю секунды Бен опять появился в дверях.
— Не надо говорить маме, что за окном что-то есть, — сказал он.
— Почему не говорить?
— Потому что у нее слабое сердце. Ты разве не знал? Ты ее сможешь напугать до смерти. Ты же не хочешь напугать ее до смерти, а?
— Не хочу.
— Вот и держи рот на замке.
И брат опять исчез.
Спустя минуту в двери появилась голова мамы.
— Почему зубная щетка на полу?
— Не знаю. Наверно, упала. Не могла бы ты зайти на минуточку?
Мама подошла к кровати. Присела на краешек. Мягко убрала волосы у меня со лба.
— Чем это вы все так взволнованы? Ты весь дрожишь. Заболел? — ее теплая ладонь легла мне на лоб. Как же мне хотелось, чтобы и ее рука на месте оставалась, и мама никогда не уходила!
— Нет.
— Что же стряслось?
— Ничего. Ты можешь попросить папу зайти ко мне?
Мама глубоко вздохнула:
— А ну-ка, что может твой отец, чего не могу я?
— Не знаю. Можешь просто попросить папу?
— Ладно. Прекрасно.
И она вновь оставила меня один на один с чудищами.
Отец появился на пороге примерно через минуту.
— В чем дело? Ты меня прямо с половины ток-шоу оторвал.
— Это очень важно, — отец, вздохнув, вошел и сел на край кровати. — Ты не мог бы выйти посмотреть? Посмотреть, нет ли там кого?
— Кого, например?
— Например, грабителя. Или чудища.
— Никаких чудищ не существует.
— Тогда грабителя.
— С чего ты решил, что возле нашего дома грабитель?
— Бен видел, как что-то мелькнуло в окне.
— Бен, — произнес отец. Будто говорил: «Источник всего зла на свете». — Если Бен кого-то там увидел, почему он не обратился ко мне? Или к вашей маме?
— Он сказал, что маме нельзя говорить. Что у нее больное сердце, и это может напугать ее до смерти. Почему ты никогда не говорил мне этого?
Отец распрямил ноги и встал, высоко возвышаясь над кроватью.
— Я сейчас вернусь. Мне нужно немного поговорить с твоим братцем.
Но на самом деле предстоял вовсе не разговор. Я думал, что разговор. Поначалу. Но потом услышал, как отец открыл кладовку у входа вместо того, чтобы направиться прямо в комнату Бена. Если бы он пошел прямо туда, тогда бы был разговор. Остановка же у кладовой в коридоре означала, что будет порка. Туда он заглядывает, чтобы выбрать ремень.
Тут я еще больше перепугался, больше, чем за весь тот вечер. Потому как чудища и грабители, они находились в категории под названием «может быть». Зато Бен, если я подставил его под ремень… что я, похоже, и натворил… это было опаснее всего.
Я расслышал, как Бен взвизгнул. Стал считать, сколько раз он взвизгнул. Четырнадцать. Четырнадцать ударов. Четырнадцать раз ремень прошелся по его попе или по ногам. Значит, возможно, на несколько недель — никакого бассейна, или, может, брату придется просто надевать трусы побольше, подлиннее.
Я слышал, как отец втолковывал Бену что-то, но слов разобрать не мог.
Потом тишина.
Интересно, думал я, кто-нибудь придет уложить меня спать?
Вернулся отец, все еще с ремнем в руке.
— У твоей мамы сердце не слабое, — сообщил он.
— О-о. Славно. А почему же Бен тогда так сказал?
— Малыш, я понятия не имею, почему Бен делает половину из того, что творит. На будущее: просто знай, раз Бен говорит так, значит, это неправда.
— Значит, по-твоему, может, ничего в окне и не было?
— Даю гарантию: ничего в окне не было.
— А как же чудище в раковине ванной?
— Это он тебе такое сказал? — голос отца резко возрос, и он опять повернулся к двери, будто опять собрался задать Бену жару.
— Не надо, — сказал я. — Пожалуйста. Не надо. Ты уже его наказал.
— Верно, — он подошел и сел на кровать рядом со мной. — Если бы в раковине было чудище, ты бы его увидел.
— Нет. Оно в трубе.
— A-а. В трубе. Но ведь я же сказал тебе, что никаких чудовищ нет.
— Но слышно же, как оно пьет.
— Расти. Малыш. Там просто журчит вода, когда стекает в слив.
— О-о. Но…
Мой отец вздохнул:
— Ну, выкладывай. Но — что?
— Что, если и Бен врет, и там, за окном, грабитель? И то, и то?
