— Ох, — выдохнул он. — О, нет, — словно мыть витрину придется ему. — Это гадко.
Я высматривал ее на кухне. Только не заметил никакого движения.
Громкое бибиканье вывело меня из оцепенения, и я, что называется, подскочил как ошпаренный. Позади меня остановилась в ожидании машина. Был понедельник. И кто-то еще уже проснулся. Я махнул тому, кто стоял сзади, и опять поехал — с болезненной тяжестью где-то в самом низу живота.
— У вас в универсаме продают хозяйственные принадлежности?
— Какие, например?
— Ну, жидкость для сведения краски?
— А как она выглядит?
— Я не знаю.
— Тогда я не могу сказать точно.
— Спросить-то мы сможем? Когда приедем туда?
— Наверное.
Я заехал на стоянку, заглушил двигатель и пошел ко входу на рынок вместе с Беном. Оказалось, очень трудно замедлить шаг настолько, чтобы идти с ним вровень.
Стучать не пришлось. Бойкая белокурая женщина шла к дверям, приметила нас и улыбнулась. Отперла их своим ключом и приоткрыла фута на два. Бен скользнул мимо нее в торговый зал и исчез.
— Вы брат Бена, должно быть, — сказала она. — Бен постоянно говорит о вас.
— Неужели?
Великолепно. Почему бы вам еще больше меня не запутать?
— Каждый день. Целый день. Мы рады, что вы уцелели. Все за вас переживали. Плюс, случись с вами что, опять же, уж и не знаю, что Бену пришлось бы делать.
Мило, но не в тему. О чем я собирался спросить, не напомните? Что-то важное. A-а. Точно.
— Спасибо. Я хотел узнать, на рынке жидкость для снятия краски продают?
— Забавно, что вы спрашиваете. Я только сегодня утром проверяла. У нас есть одна банка. Только, думаю, не отложить ли мне ее для Эль-Саидов? Видели, что сотворили с их витриной?
Фамилия есть. Прогресс.
— Собственно, за этим она мне и нужна. Я собирался помочь им с этим. С их стеклами.
— О-о. Благое дело, — казалось, женщина была немного удивлена. А может, и сильнее, чем немного. — Вы молодец. Я сейчас вернусь.
Я остался ждать, моргая в темноте, глядя на свет еще закрытого рынка. Потом появилась белокурая женщина с прямоугольной металлической банкой.
— Сколько я вам должен?
— Нисколько.
— В самом деле? Нисколько?
В этом городке что-то не так с моими деньгами?
— По-моему, это ужасно — такое написать на их витрине. Они граждане. Они здесь живут. Это их дом. То, что случилось, просто отвратительно, а вы намерены помочь им избавиться от этой… берите за так.
— Благодарю, — сказал я.
— Для брата Бена ничего не жаль.
Вот, наверное, это и вправду стало моим новым именем.
Когда я остановился у пекарни, у входа стоял какой-то мужчина.
Света было все еще не так много, и разглядеть человека я не смог, но понял, что вот-вот познакомлюсь с Назиром Эль-Саидом.
Подумал: «Она позвала отца на помощь, когда увидела надписи». Плохо. Я бы мог легко помочь. Можно было бы и вдвоем справиться.
Мужчина скреб краску кухонным ножом. Он едва закончил с нижней частью буквы «В».
Услышав, что я заглушил мотор, он резко обернулся, готовый к отпору. Стоял, выжидая, выпрямившись, и смотрел, как я подхожу.
Он был всего на пару дюймов выше меня, но каким-то образом умудрялся выглядеть гораздо внушительнее. Коренастый, крупный, с массивным лицом. Кожа еще темнее, чем у дочери. И довольно импозантные черные усы.
— В чем дело? — рявкнул он с теперь уже знакомым акцентом. — Что вам надо?
— Всего лишь кофе с пончиком. Я привез растворитель для краски. Подумал, это обеспечит мне радушный прием.
Я видел, как он вздохнул, освобождаясь от части лежавшего на нем груза, как смягчились мускулы на его шее.
— Приношу вам искренние извинения, — выговорил он. — Я немного нервничаю.
— Это понятно. По-моему, любой бы нервничал. Вы, должно быть, Назир.
Он внимательнее вгляделся в мое лицо в сумрачном свете.
— Мы разве знакомы?
— Нет. Просто я сужу по тому, что написано на витрине. Я знаю вашу дочь. Немного. Заезжал ранним утром за кофе с пончиками. Она была очень добра.
— О-о! — воскликнул он так, словно все в его жизни вдруг сошлось, упорядочилось и прояснилось. — Вы брат Бена. Анат рассказывала о вас. Я очень сожалею о вашей утрате, о смерти вашей матери. Трагический оборот событий.
— Благодарю вас. А где Анат этим утром?
— Дома. Спит. По понедельникам и вторникам у нее выходные. Никто не должен лепить утренние пончики семь дней в неделю. Ранние подъемы чересчур тяжелы.
Конечно же, сердце у меня оборвалось. До среды оставалось целых сорок восемь часов, что воспринималось немногим легче, чем обещание, что я смогу увидеть ее только в своей следующей жизни. Однако мне было чем заняться. Нет смысла жаловаться, когда можно сделать полезное дело.
— Мне понадобятся перчатки и какая-нибудь тряпка для очистки этого, — сказал я, пытаясь изобразить то сложное движение (сжать-сдавить-повернуть), которое, как считалось, должно уберечь колпачок банки краскорастворителя от случайного открывания.
Когда я сумел справиться с крышкой и увидел, что внутри имеется тонкая металлическая пленка, было уже поздно просить принести что-нибудь, чем можно было ее проткнуть. Назир вышел из-за темного угла и вручил мне резиновые перчатки и льняное посудное полотенце.
— Понимаете, я испорчу полотенце.
— Давай-давай, порть. Главное — стереть это отсюда.
Мой взгляд упал на нож, которым он счищал краску. Он лежал на краю кирпича под одной из витрин. С надписью «ВАЛИТЕ». Взяв нож, я прижал его кончик к металлической заглушке и крепко стукнул ладонью по ручке ножа. Лезвие легко пробило пленку. Тогда я проделал это еще раз, под углом, чтобы получился «X». По моим соображениям, растворителя потребуется много.
Натянув перчатки, я намочил тряпку и потом крепко потер верхушку «В». Поначалу — ничего. Потом, после нескольких попыток, буква стала размываться. Еще несколько раз — и верхушка «В» пропала.
— Ой. Вдруг подумал, а не повредит ли это основную краску? Хорошую краску? — спросил я. — Вашу вывеску.
— Хорошая краска на витрине изнутри.
— A-а. Здорово.
Я оглянулся и увидел, что Назир взял еще пару перчаток и полотенце. Я смотрел, как он смочил его растворителем и принялся за букву «Д».
— Анат рассказала мне, что вы вчера отмыли яйца. Мы не понимаем, зачем вам делать это. Надеемся, что вы просто милый молодой человек.