— Думаю, одни только мы, Рассел. Думаю, все остальные погибли.
— Ну, мы не знаем. Не спеши утверждать. Я еще совсем-совсем недавно не знал, что ты жив.
— Но кто-то же знал, — ответил он. — Я обзванивал всех как сумасшедший, а остальные… никто не знает о них ничего. Совсем.
Долгое молчание, во время которого я подошел к раковине вымыть руки.
Взглянул на себя в зеркало: волосы всклочены, на лице щетина. С прошлого утра не брился. Глаза припухли и покраснели, будто я целый день только тем и занимался, что плакал навзрыд.
Только я ведь не плакал. Или… на какой-то момент я даже усомнился. Может, я плакал и не помню этого. Только это же безумие. Я бы помнил. Верно?
— Керри сказала мне про твою маму, — говорил Стэн в левое ухо. — Мне вправду жаль, что с твоей мамой так случилось.
— Спасибо, — бросил я, думая, до чего же хочется умыться, да не поймешь, как это сделать, не повредив телефон.
Именно тогда я и сообразил, насколько далеко нахожусь от смысла нашего разговора.
И еще одно меня поразило, пока я стоял, разглядывая собственные глаза в мутном туалетном зеркале: в сущности, Стэна Харбо я не знал. То есть я встречался с ним. Работал рядом. Но ничего, что выходило бы за рамки тридцатисекундного обмена фразами в лифте. Он был на добрые двадцать лет старше, главным партнером, а не младшим рекламщиком, как я. Не так-то много общего. Зато теперь мы связаны. Навеки. Как товарищи по войне. Мне стукнет восемьдесят, а я все равно буду получать рождественские открытки от Стэна. Тут узы, которые ничто вовек не разорвет.
Как-то странно было ощущать себя несокрушимо связанным с относительно незнакомым человеком.
— Хочешь знать проклятую правду? — спросил Стэн.
— Обязательно, — отозвался я.
Только я не хотел.
— Я забыл про чертово совещание. Забыл, что Стерджис просил нас прийти к восьми тридцати. Я и не думал, что опаздываю, считал, что иду рано. Даже после того, как выскочил из башни и все такое. И только позже, уже днем, меня как обухом по голове: я должен был быть на работе в восемь тридцать. Если бы Стерджис не назначил это раннее совещание, они все были бы сейчас живы.
— Но он все-таки назначил, — что еще можно было ответить? Что еще я мог сказать?
— Запиши номер моего сотового.
— Он у меня уже в телефоне.
— А-а. Отлично.
— Ты где?
— Точно не скажу. В Пенсильвании, по-моему.
— Как передвигаешься?
— С помощью большого пальца. Ничего больше у меня нет.
И в этот безобиднейший момент разговора Стэн Харбо не выдержал и разрыдался.
— Почему не мы, Рассел? Почему их, а не нас?
— Не имею ни малейшего представления, — сказал я, желая, чтобы связь прервалась.
— Ты не думаешь, что осталось нечто важное, что мы должны сделать в этом мире? Ты веришь во что-то такое?
— Возможно. Не уверен. Надо будет подумать. Слушай, я должен идти. Извини. Моя попутка заправляется, и я должен вернуться до того, как она уедет. Меня старушка подобрала. Она может и забыть обо мне. Может забыть, что у нее все мои вещи.
— Ну да, хорошо, — произнес он, но таким голосом, будто сокрушен, теряя меня. — Позвони мне попозже, ладно?
— Ага, тогда и поговорим, — сказал я.
И отключил телефон.
Я понимал, как дьявольски болезненно будет заставить себя позвонить ему еще раз. Но я позвоню. Или он позвонит. Или мы оба позвоним. В жизни каждого другой теперь — неизбежность. Единственные двое, кто остались.
Когда я вернулся к машине, старушка едва-едва завершила процесс оплаты бензина с помощью кредитной карточки. Она никак не вязалась с выполнением такой задачи, как заправка машины.
— Вот что, я этим займусь, — предложил я, осознавая, что предложить надо было раньше. — Давайте я все за вас сделаю.
— Что ж, очень мило с вашей стороны. Вы милый молодой человек.
На какой-то момент я задумался. Задумался, а правда ли это.
Позже вечером, как раз перед заходом солнца, меня подобрала на дороге средних лет женщина в фургоне «Фольксваген». Стареньком. Настоящем атавизме былых времен.
Мне следовало понять, просто взглянув на фургон, что из него меня не выкинут за отсутствие патриотизма.
— Это ужасно, — проговорила женщина, даже не удосужившись назвать себя, вынуждая меня поведать свою историю или завязать пустую болтовню. Говорить приходилось громко, чтобы было слышно за натужно работавшим мотором. — Только еще ужаснее то, что нам предстоит сделать в ответ. А нам придется перейти в атаку и стереть их с лица земли. Разве не так?
— Я бы предположил, что так. Да, — выговорил я громко.
— Знаю, мы никогда этого не сделаем… знаю, что во мне говорит идеализм. Только мне бы хотелось, чтобы мы просто ничего не делали.
— Ничего?
— Это послужило бы примером для всего мира.
— Потрясающе, — выговорил я. — Каким же именно?
— Я не уверена. Кажется, я встретила кого-то более левого, чем я. Вы не считаете, что мы должны ничего не делать?
Я вздохнул. От усталости я уже не держался на ногах.
— Пытаюсь вообразить, если бы решение предстояло принять мне. Если бы мой сосед швырнул мне в дом зажигательную бомбу. И я был бы должен решать, что делать. Не думаю, чтобы я бездействовал. А вы? То есть, если бы сосед все еще находился рядом. Возможно, намереваясь проделать то же самое еще раз.
Женщина за рулем подумала над этим.
— Я бы не стала бомбить его дом и убивать все его семейство.
— Нет, и я бы не стал. Но я бы вызвал полицию.
— Ну да, только за такое-то кого вызывать?
— Не знаю. Только все равно считаю, что существует принцип правосудия. Между не делать ничего и стереть бомбами всех с лица земли и находится правосудие. Мы могли бы выяснить, кто несет ответственность, и затащить их в Гаагу, предать международному суду.
— Мы этого не сделаем, увы, — сказала она.
— Нет. Конечно же, нет.
— Я сожалею, что сказала то, что сказала. Это было глупо. И наивно.
— Нет. Это было обновлением данных. Новые знания.
Потом, только я успел подумать, что, видимо, пронесло, она спросила, где я был предыдущим утром в 8:46 и 9:03. И мне пришлось тяжело вздохнуть и рассказать свою историю сначала.
11 сентября 2001 года
Я открыл глаза и глянул на будильник. Показывало 8:13 утра. А мне полагалось быть на работе в восемь тридцать на совещании Стерджиса. Очевидно, я, сам того не соображая, по крайней мере пять раз нажал на кнопку десятиминутного отбоя.
