Что вы делаете?
ЧТО ВЫ ДЕЛАЕТЕ?
Слова чернели на белой фирменной бумаге лавки Перла.
31. Видение
Это был дом в центре Венеции с несколькими маленькими окнами, выходящими прямо на канал. Я долго не мог его отыскать. В письме говорилось, что входить надо с воды. Но я пришел пешком, потому что не хотел зависеть от перевозчика. Я не знал, с кем встречаюсь, и предполагал, что, возможно, придется быстро сбегать, если это ловушка.
Теперь-то я понимаю, что реальная опасность, которая угрожала мне в тот день, не идет ни в какое сравнение с теми, что я себе воображал.
Я десять раз ошибся, наивно пытаясь отыскать вход в желтый дом с суши. Венеция не лабиринт, а два или три лабиринта, сплетенных вместе, чтобы запутывать людей.
Я ждал назначенного часа. Я отыскал дверь, но прошел мимо до конца улочки и посмотрел на часы. Было воскресенье. Приближался полдень. Вдали слышались рев моторной лодки на широком канале, мяуканье кота, звон колоколов, цокот женских каблуков.
Три дня я провел как в лихорадке. Я уничтожил свою рукопись, несколько раз перечитал анонимную записку, взял билет до Венеции, чуть не выбросил его, всем наврал…
Месяцами я посыпал свои раны солью – страница за страницей, фотография за фотографией. И вот через несколько мгновений я, возможно, узнаю смысл всего.
Я нажал на звонок, но он не издал ни звука. Я подождал секунд двадцать и снова позвонил. Чтобы придать себе уверенности, я отступил на шаг и сунул руки в карманы. Подняв голову, я вдруг заметил, что на втором этаже всколыхнулась белая занавеска. Хотя в тот день было абсолютно безветренно.
Я ждал новых знаков человеческого присутствия, переводя взгляд от окна к окну. Наконец опустил глаза и обнаружил, что дверь распахнута настежь. В доме было темно.
Когда я входил, мне почудилось, что за дверью стоит ребенок. Лестница начиналась прямо от порога и была такой узкой, что я задевал стены плечами. Кто-то поднимался вслед за мной, шлепая босыми ногами, и это успокаивало. Не станут же меня резать на куски в присутствии ребенка.
Лестница заканчивалась комнатой, залитой солнечным светом. Я увидел два стула, стол, два стакана и графин с водой. Вот и всё. Моего загадочного корреспондента не было.
Я остановился. Мне нравились квадратное окошко, маленькая комната, выложенный плиткой пол и кувшин с водой, сверкающий, как на старинных картинах.
Я хотел попросить своего провожатого передать хозяину, что я пришел. Однако, обернувшись, я вдруг почувствовал, будто ребенок прошел сквозь меня. Я крутанулся вокруг своей оси и замер.
Это была она.
Она разливала воду по стаканам.
Та самая девушка.
Я был близок к обмороку. Голова кружилась. Ноги словно онемели. Я не знал, доберусь ли до стула.
За двадцать пять лет она совершенно не изменилась.
Я чувствовал себя котом, который падает с крыши. Я падал, но голова продолжала работать. На самом деле я догадался еще по фотографиям. Но теперь пытался поместить невозможное в мир возможного. Я крутился и вертелся, падая в бездну, но тратил все силы на поиск логического объяснения.
И я его нашел:
– Скажи своей матери, что я здесь.
Девушка, разумеется, была ее дочерью. Вот в чем разгадка.
Услышав мои слова, она устало оперлась рукой о спинку стула, словно потеряв надежду. При виде ее разочарования я ощутил ком в горле. Я больше не мог себя обманывать. Это была она. Мой мир перевернулся в мгновение ока.
Я шагнул вперед и рухнул на стул. Девушка в широких шелковых штанах продолжала стоять.
Мы смотрели друг на друга. Иногда опускали глаза и вздыхали.
Необходимо было время, чтобы прийти в себя.
Наконец она тоже села. Поставила перед собой стакан и сказала:
– Вы совершенно ни на что не годитесь.
Я принял вид виноватого ребенка. Она продолжала:
– Вы получили посылку?
Я кивнул.
– Ну и? – спросила она. – Что вы делаете?
Это был ключевой вопрос – тот же самый, что и в письме. И я по-прежнему не понимал его.
– Что вы делаете? – повторила она.
– Пишу, – тихо ответил я.
– Что?
– Пишу.
Я, наверное, выглядел довольно жалко, однако ее лицо оставалось неподвижным. Она поднялась, чтобы закрыть внутренние ставни, которые я не заметил. Вновь опустившись на стул, она мягко спросила:
– Значит, вы ничего не поняли?
Я засомневался, но затем признал:
– Нет.
Я был искренен.
Она осушила стакан.
– Они приходят по двое или по трое. Они ищут его.
– Кто?
– Меня они тоже ищут.
– Кто вас ищет?
Она не ответила.
– Он очень стар и больше не может убегать.
– Кто?
Наконец я догадался и переспросил:
– Перл?
Она кивнула. Это придало мне смелости задать следующий вопрос:
– Кто вы?
Она налила себе еще воды и заговорила…
Всё, что вы читали в этой книге, от первого до последнего слова, – ее рассказ. Я бы никогда не осмелился выдумать такую историю.
Слушая ее, я понимал, почему уничтожил свою первую рукопись, повествовавшую о безумном скитальце с горой чемоданов. Там не хватало главного: понимания, что все перемещения Перла были вызваны смертельной опасностью, следовавшей за ним по пятам.
Проходили часы, а я всё слушал. Про любовь и смерть, про озеро и кабанов на снегу, про ласку на крепостной стене и изгнанных влюбленных.
Смеркалось. Кувшин пришлось наполнить несколько раз. Когда девушка уходила за водой, я оставался наедине со своими мыслями. Мне становилось холодно. Я прислушивался к ее шагам над моей головой, к тому, как вода течет из крана.
Девушка возвращалась.
Рассказывая о нашей встрече на реке, она делала долгие паузы, старательно подбирая слова, которые меня не заденут.
К тому моменту, как я впервые попал в дом Перла, тот собирал свою коллекцию уже сорок лет. Олия понимала, что, возможно, он не остановится никогда. Ведь доказательств никогда не будет достаточно. Он так боялся, что ему не поверят…
– Он боялся, – повторила она.
Я вспомнил, как Перл листал свои записи, перекладывал чемоданы, забирался наверх по приставной лестнице.
– И вот однажды утром я увидела, как ты фотографируешь лягушек.
