Так или иначе, даже если мы имеем дело со Вселенной, где чудес не бывает, если мы сталкиваемся с фундаментально простым фундаментальным порядком, можно сделать два различных вывода. Один сделал сам Ньютон, а до него похожих воззрений придерживались и Галилей, и множество других ученых на протяжении долгих лет: этот порядок создан Божественным разумом, благодаря которому существует не только Вселенная, но и мы, причем мы, люди, были созданы по его образу и подобию (а многие другие прекрасные и сложные существа, очевидно, нет). Другой вывод – что не существует ничего, кроме самих законов. Эти законы сами потребовали, чтобы возникла наша Вселенная, чтобы она развивалась и эволюционировала, и мы – неизбежный побочный продукт действия этих законов. Может быть, эти законы и вечны, а может быть, и они когда-то возникли – в результате какого-то пока не известного, но, вероятно, чисто физического процесса.
О том, который из этих сценариев верен, и по сей день спорят философы и теологи, а иногда и ученые. Мы не можем сказать наверняка, какой из них описывает нашу Вселенную, и, возможно, так этого и не узнаем. Все дело в том, как я уже говорил в начале книги, что окончательно решать этот вопрос будут не надежды, стремления, откровения или отвлеченные размышления. Если нам вообще удастся получить ответ, его даст исключительно исследование окружающего мира. Вспомним цитату из Джейкоба Броновски в самом начале книги: жизненный опыт может быть мечтой, а может быть кошмаром, причем то, что для кого-то мечта, запросто может быть кошмаром для другого, но воспринимать этот опыт нужно таким, какой он есть, не закрывая на него глаза. Вселенная такова, какова она есть, вне зависимости от того, нравится нам она или нет.
Вот почему, думается мне, очень важно, что Вселенная, которая возникает из ничего, – так, как я старался это описать, – возникает естественным и даже единственно возможным образом, все больше и больше соответствует всем нашим знаниям о мире. Эти знания – результат не философских или богословских размышлений о морали, не каких-то спекуляций о доле человеческой. Нет, они основаны на поразительных, увлекательных достижениях эмпирической космологии и физики элементарных частиц, и об этих достижениях мы с вами поговорили.
Вот я и подвел вас снова к вопросу, заданному в начале книги: почему на свете есть нечто, а не ничего? Теперь мы, пожалуй, лучше вооружены, чтобы подступиться к нему, ведь мы рассмотрели современную научную картину мироздания, его истории и его вероятного будущего, а кроме того, рабочие гипотезы о том, что такое на самом деле «ничто». Этот вопрос – и на это я тоже намекал в начале книги – вызван научными соображениями, как, в сущности, и все подобные философские вопросы. Мало того что он не дает никакой концепции, которая бы сделала неизбежным вывод о творце, но само значение слов, его составляющих, изменилось так сильно, что фраза утратила первоначальный смысл, – такое опять же случается довольно часто, поскольку эмпирические знания бросают луч света в темные до того уголки нашего воображения.
При этом в науке нужно быть особенно осторожными с вопросами типа «почему?». Когда мы спрашиваем: «Почему?», то обычно имеем в виду: «Как так получилось?» Если мы можем ответить на последний вопрос, то этого обычно достаточно для наших целей. Например, если мы спрашиваем: «Почему от Земли до Солнца 150 млн километров?», то на самом деле имеем в виду: «Как так получилось, что Земля удалена от Солнца на 150 млн километров?» То есть нам интересно, какие физические процессы привели к тому, что Земля оказалась в нынешнем положении.
Поэтому я бы предположил, что наш вопрос звучит на самом деле иначе: «Как так получилось, что на свете есть нечто, а не ничего» На самом деле мы можем дать определенные ответы на основе изучения природных явлений только на вопросы типа «как так получилось?», но, поскольку в такой формулировке вопрос звучит непривычно уху, надеюсь, вы меня простите, если я иногда буду уступать соблазну и прибегать к более привычной формулировке, пытаясь на самом деле ответить именно на более конкретный вопрос типа «как?».
Сейчас, при нынешнем уровне понимания, этот конкретный вопрос типа «как?» вытеснен целым рядом более перспективных с практической точки зрения вопросов вроде: «Что могло бы обеспечить свойства Вселенной, которые особенно характерны для нее в настоящий момент?», а главное, вопросом: «Как бы это выяснить?»
Придется мне снова попинать ту лошадь, которую я хотел бы видеть дохлой. Если задавать вопросы именно в такой формулировке, можно рассчитывать на обретение новых знаний и нового понимания. Это и отличает их от чисто теологических вопросов, которые обычно подразумевают предопределенный ответ. Я несколько раз предлагал разным теологам представить доказательства того, что богословие по меньшей мере за последние 500 лет, с момента зарождения науки, сделало хоть какой-то вклад в знание. Пока что примера мне никто не привел. В лучшем случае мне отвечали вопросом на вопрос: «А что вы понимаете под знанием?» С позиции эпистемологии тут есть о чем подумать, однако мне кажется, что, если бы можно было найти более удачный ответ, кто-нибудь обязательно привел бы его. Когда я обращался с таким же предложением к биологам, психологам, историкам или астрономам, у них не возникало подобных затруднений.
Для ответа на столь плодотворные вопросы необходимы теоретические предсказания, которые можно проверить экспериментально, чтобы более целенаправленно расширять наши практические представления о Вселенной. Отчасти по этой причине на страницах нашей книги я старался сосредоточиться именно на таких плодотворных вопросах. А вопрос о том, как нечто получается из ничего, задают особенно часто, поэтому, наверное, с ним нужно как следует разобраться.
Стараниями Ньютона у Бога сильно сузилось поле деятельности, причем это не зависит от того, приписываешь ли ты Вселенной какую-то неотъемлемую рациональность. Законы Ньютона не только сурово ограничили свободу действий для любого божества, но и позволили во многом избавиться от необходимости вмешательства сверхъестественных сил. Ньютон открыл, что движение планет вокруг Солнца не требует того, чтобы их постоянно подталкивали и направляли по нужной траектории: как ни странно, для этого нужна сила, которая притягивает их к Солнцу. Значит, можно обойтись и без ангелов, которых раньше часто привлекали как раз для движения планет. То, что Ньютон освободил ангелов от этой повинности, едва ли уменьшило желание людей в них верить (по данным опросов, гораздо больше американцев верит в ангелов, чем в эволюцию), и тем не менее вполне можно сказать, что в результате научного прогресса после Ньютона Господь имеет все меньше возможностей проявлять Свою волю в Своем же, как предполагается, творении.
Эволюцию Вселенной мы можем описать от самых первых мгновений Большого взрыва и при этом обойтись только известными нам законами физики. А еще мы сумели описать вероятное будущее Вселенной. Во Вселенной, конечно, остались загадки, которые мы не понимаем, однако я исхожу из предположения, что читатели этой книги не склонны делать из Бога к каждой бочке затычку и упоминать его всякий раз, когда наши наблюдения дают парадоксальную или не совсем понятную картину. Даже теологи признают, что подобные приемы не просто подрывают величие их высшего существа, но и чреваты тем, что высшее существо будет все дальше отходить на второй план по мере появления новых данных, которые объясняют ту или иную загадку или разрешают парадокс.
