– Оставь в покое Лилю и детей, – миролюбиво предложил Леонид, – уволься по собственному желанию и уезжай далеко отсюда, желательно туда, где не существует договоров об экстрадиции. Погреешь кости на солнце. Звони детишкам пару раз в год на праздники и попытайся вести себя тише воды ниже травы. Я бы не хотел тебя сажать, знаешь ли, это такая травма для подростков.
– А как же неопровержимые доказательства? – Кирилл почувствовал себя значительно лучше. Да, детей будет не хватать, но они уже достаточно взрослые, через пару лет объяснит им, что к чему, в своей трактовке, разумеется, и наладят отношения.
– Мы найдем их немного позже. Скажем, через двадцать четыре часа. – Леонид откинулся на спинку кресла, не сводя с Кирилла пристального взгляд.
Тот покачал головой:
– А Лилька молодец, здорово тебя обработала, я ее недооценил.
– Мое предложение действительно пятнадцать минут, – отрезал Леонид, не ведясь на провокацию.
Кирилл посмотрел в окно, из которого по-прежнему открывался прекрасный вид, который его уже очень давно перестал радовать. Затем встал и взял пиджак.
– Пойду-ка я в отдел кадров, пожалуй. – Он даже подмигнул Леониду, не желая казаться проигравшим.
– И перед Машей извинись, – кинул ему Леонид, когда Кирилл открыл дверь кабинета.
– Перед Машей, я? – искренне поразился тот. – Это вроде бы не я слил ее следователям, хотя мог бы, она же у нас соучастница получается.
– Ты не понял, Кирилл. Извинись перед девушкой за то, что сломал ей жизнь.
Кирилл Маруховский уволился и в тот же вечер покинул страну, попрощавшись с детьми с помощью сообщений. Леня не стал ничего рассказывать Лиле о заключенной сделке, а вышестоящему начальству рапортовал на следующий день, что неопровержимые доказательства против Маруховского обнаружены, но тот покинул страну. Его объявили в международный розыск.
Первое слушание в деле о разводе Маруховских должно состояться через несколько дней.
Лиля с детьми переехали в квартиру, доставшуюся ей от матери и не имевшую отношения к арестованному имуществу Кирилла. Она намекнула, что двери открыты и для Лени, но он не хотел торопиться. Зрелище объятой огнем жены оказало слишком сильное впечатление даже на закаленного следователя. Ему предстояло научиться с этим жить. Однако приглашение Лили поучаствовать в подготовке Катиного дня рождения он принял с удовольствием.
Несколько вечеров он провел дома у Маруховских, наблюдая со стороны, как тает холод и семья снова начинает дышать. Гоша упросил мать забрать его с тенниса и научить готовить – оказалось, что это ему куда как интереснее. С Матвеем тоже вышло все просто – Лене понадобилось несколько минут и простых умозаключений, чтобы понять – никаким репетиторством мальчик не занимается, пашет в кафе или ресторане, собственную учебу запустил. Не стараясь занять место отца, Леня все же предложил Матвею помощь с запущенной математикой. И Матвей ее принял.
Пожалуй, с ним первым ему удалось наладить контакт. Сын был точной копией матери – доброта и открытость превалировали, и Леня надеялся, что жизнь никогда этого в нем не изменит. Матвей даже попросил его поговорить с матерью и рассказать про работу в кафе.
Почему-то он очень боялся ее гнева, хотя Лиля просто была неспособна сердиться. Всплеснув руками и посетовав, что недоверие Матвея ее очень расстроило, она тут же принялась расспрашивать его о коллегах и пригласила их на день рождения Кати. Других близких людей у них не осталось, им предстояло собрать мир заново. Почему бы не начать с тех, кто умеет протягивать руку помощи?
Празднование Леонид сумел организовать в арестованном доме. Об этом его попросила Лиля, как она объяснила – «нужно закрыть все двери в прошлое».
Когда все были в сборе, Катя приготовилась задувать свечи на торте, который Лиля внесла под нестройное пение.
– А где сейчас… ма… Вика? – вдруг спросила девочка в наступившей после последнего куплета тишине, порвав и без того хрупкое полотно праздничной атмосферы.
Леня затаил дыхание. Вот оно, началось. А он-то, дурак наивный, понадеялся, что все позади. Вику похоронили в закрытом гробу почти месяц назад, Катю на похороны решили не брать и этой темы малодушно старались избегать в разговорах.
– Этого я не знаю, – честно ответила Лиля и, подойдя к дочери, взяла ее за руку, – но она была тебе мамой и любила тебя по-своему. Она заботилась о тебе, и благодаря ей ты выросла такой чудесной. Просто болезнь оказалась сильнее.
Леня выдохнул и сдержал порыв обнять Лилю. Как же просто и ясно она все умеет объяснять. Он залюбовался ею – такой тоненькой, молодой, похожей на старшую сестру собственных детей. И в то же время сильнее многих мужчин, которых он знал.
– Задувай свечи, – заорал Гоша, прерывая лирическую паузу. Катя тут же включилась и набрала в легкие воздух, но брат снова ей помешал: – Только желание загадай!
Катя, задержав дыхание, принялась размышлять, потихоньку краснея от натуги, и наконец выдохнула изо всех сил и задула одним махом одиннадцать свечей.
– Ниче себе легкие, – усмехнулся бармен, которого, как оказалось, звали Алексеем. Чувствуя себя немного не в своей тарелке в чужом богатом доме, он взял на себя функцию фото- и видеооператора. Но, улучшив момент, когда его никто не слышал, все-таки не удержался и шепнул Матвею:
– А ты молодец, пацан, с такого дома пойти таскать грязные чашки и тарелки – это не каждый может.
– Много ты понимаешь, – умудренно покачал головой Матвей, а Леша похлопал его по плечу.
Лиля принялась хлопотать, разрезая торт и раскладывая кусочки по тарелкам.
– Мама, а я могу увидеть свою комнату? – со свойственным детству эгоизмом уже веселым голосом поинтересовалась Катя.
Лиля замерла, пытаясь унять сердцебиение. Одиннадцать долгих лет она жаждала услышать этот вопрос. И наконец это произошло. Последняя дверь в прошлое, которую нужно было закрыть, чтобы начать новую жизнь.
Аккуратно положив кусок шоколадного торта на тарелку, Лиля повернулась к дочери и улыбнулась:
– Конечно. Ведь она так долго тебя ждала.
