– А знаешь, у меня ведь было такое платье… – проговорила Ленька. – Голубое газовое платье с пелериной. Мне мама на Новый год шила. А я его так и не надела ни разу. Ветрянкой заболела тогда, пришлось праздник пропустить. Обидно было – страсть! Тогда мне разрешили дома платье надеть. Меня нянька зеленкой намазала, а я взяла да и залезла в платье – прямо в зеленке. Все платье изгваздала…
– Эх… Может, ты моя сестренка?
– Ну конечно, – улыбнулась Ленька, – одно ж лицо!
Наташка была алтайских кровей – черноволосая, круглолицая, с высокими скулами; Ленька же – девочка-одуванчик, с белобрысыми кудряшками и огромными голубыми глазищами.
– Внешность обманчива, – глубокомысленно возразила Наташка своей любимой фразочкой, и они снова расхохотались – звонко, беспечно, радостно.
Они ехали и ехал; пару раз остановились в маленьких придорожных кафешках – так, просто размять ноги, еды и питья у них было вдоволь. Один раз заправились. Заправщика на одинокой заправке не было, и пока Ленька сосредоточенно управлялась с пистолетом, Наташка все бегала вокруг, всплескивала руками:
– Ну, Ленька, ну как большая, а, ну надо же!
Ленька и вправду ощущала себя взрослой-превзрослой, настоящим тертым водилой – вот, везу подругу к родным, обычное дело – и от этого внутри было тепло и гордо.
Солнце, светившее вначале откуда-то сбоку, поднялось высоко и теперь висело где-то над крышей, раскаляя все вокруг, так, что из окон больше не тянуло свежестью. Пришлось включить кондиционер.
Болтали о том о сем; молчали; пели. Было просто и как-то обыденно. Где-то в уголке сознания Ленька начинала вдруг удивляться – так же это, а? но тут же как будто прихлопывала удивление ладошкой – цыц! – не в силах разрушить, потерять эту удивительную простоту, эту обыденность странной поездки.
После Бийска дорога пошла вдоль Катуни. Вода в ней была еще темная, зеленоватая, тяжелая, местами, где течение было особенно быстрым, виднелись белые гребешки. Река то приближалась, то уходила подальше, петляла, разделалась на рукава, снова сливалась. Места шли туристические, реклама зазывала отдохнуть, предлагала еду, питье и красоты. По обочинам все чаще попадались скальные выходы, кое-где исписанные глупыми надписями. Дорога пошла вверх; на горизонте показались темные очертания гор.
– Леонида, ты не устала? – спросила Наташка. – Уже сколько часов едем.
– Да вроде бы нет, – удивилась Ленька. Она и правда нисколечко не устала, хотя до этого ей не приходилось столько времени проводить за рулем. Впервые за долгое время ей было хорошо, спокойно и радостно.
– Этак мы в день управимся, – сказала Наташка, поглядев на часы. Эти ее наручные часики всегда забавляли Леньку. Маленькие, кругленькие, на тонюсеньком кожаном ремешке, они казались неуместной шуткой на здоровой наташкиной лапище.
Мимо проносились деревушки – маленькие, в пару десятков домов, и большие, настоящие поселки с кирпичными многоэтажками в центре и крепкими рублеными избами на окраинах; в огородах суетились жители, что-то копали, убирали, жгли ботву, и от этих осенних костров сладко и терпко несло дымом через специально открытый внешний воздухозаборник.
У своротка на Чергу остановились. Ленька приткнулась на обочине, заглушила мотор. После стольких часов езды казалось, что машина все еще качается и подрагивает. Чистое еще час назад небо затянуло круглыми летними тучками, через которые то тут, то там косо пробивалось солнце. Горы подступали к дороге – невысокие, нестрашные, с одного бока покрытые лесом, с другого весело зеленеющие, раскрашенные солнечными пятнами. В долине виднелись красные крыши домиков. Наташка прошлась вдоль дороги по направлению к поселку, постояла, развернулась решительно и, бросив «Да ну на фиг, поехали», – забралась в машину, хлопнув дверью.
Навигатор сообщил, что ехать оставалось всего ничего. Скоро снова показались дощатые заборы, рыжие крыши добротных рубленых домов. Сразу около разрисованного рекламными щитами магазинчика к тракту примыкала хорошо наезженная грунтовка. Магазин назывался «Наталья».
– У тезки сверни, – сказала Наташка.
Ленька, не чувствуя скорости после стольких часов трассы, затормозила, заглядывая на спидометр, и съехала на дорожку.
Дорожка, попетляв между домами, устремилась прямо к нависающей почти отвесно горе. Склоны ее, покрытые выгоревшей бурой травой, пестрели плешинами осыпей, и только по распадкам между громоздящимися друг на дружку крутобоких бугров заползали на верхушку деревца.
– Куда там ехать-то, – бурчала про себя Ленька, – прямо в гору, что ли?
Дорога, выйдя за деревню, постепенно исчезала.
– Эй, куда дальше-то, Нат?
– Прямо давай.
Наташка сидела, наклонившись вперед, вцепившись в ремень безопасности, вглядывалась в дорогу. Ленька опустила стекло – пахнуло теплом, нагретым камнем и сухой травой, – и стала медленно пробираться по едва угадывающейся колее. Слева виднелся не то лесок, не то заросшее подгорное болотце.
– Тут налево.
– Не сядем?
– Не боись.
Ленька послушно закрутила руль. Впереди и правда была болотинка; дорога между тем стала отчетливее, видно было, что она идет по каменистой насыпи чрез болотинку и ныряет в ивняк. Справа и слева от насыпи поблескивала вода, щетинились кустики осок, перепархивали пичужки. В ивнячке было почти совсем темно – так, что свет фар желтыми пятнами разлился по влажной дороге. Машина еле-еле ползла, переваливаясь через торчащие тут и там узловатые корни и округлые наполовину погруженные в землю здоровенные валуны. В выбоинах стояла прозрачная вода, но дно их было вроде бы крепким, каменистым. Ленькино сердце каждый раз ухало и сжималось, когда маленькая машинка ныряла в очередную лужицу и, расплескав ее, выбиралась, отфыркиваясь, наверх. Дорога стала светлее и вроде бы более песчаная, на середине ее желтели сосновые иголки. Ленька подняла глаза – точно, вокруг стояли сосны.
– Еще немножко, Лень. Почти дома, – сказала Наташка.
Впереди, между сосновыми стволами, виднелся черный бревенчатый дом. Дорожка упиралась прямо в невысокий плетень, заросший повиликой и крапивой. Ленька остановила машину. Наташка, отстегнув ремень, выпрыгнула на дорожку и побежала к калитке.
– Бабань! Тетя! – крикнула Наташка.
Сначала было тихо, потом из-под плетня протиснулась бурая толстенькая собачонка и, метя хвостом и тявкая, запрыгала вокруг Наташки. Где-то скрипнула дверь, и на крыльце появилась юркая сухая старушонка.
– Натка? – всплеснула руками старушонка и закричала куда-то в дом, – Мань! Давай сюда, ты смотри, кто тут у нас! А ты, Натка, давай, тяни калитку, тяни!
Наташка, справившись с калиткой, переступая через путающуюся в ногах собачонку, прошла во двор и обернулась к Леньке.
– Лень! А ты что же как не родная? Айда с нами!
* * *
