— Полковник зовет вас обоих. Заводи… Я за тебя пока на улице покараулю… — узнал я голос Аркадия Хилкова, хотя давно уже его не слышал.
Сипловатый тут же вставил в замок ключ и повернул его настолько торопливо, что замок, открывшись, упал на землю. Видимо, Полковник не приучил своих людей заставлять себя ждать. Аркадий выскочил на улицу, осмотрелся в окружающей нас темноте по сторонам, кивнул мне так, словно мы только сегодня расстались, и быстро затолкнул сначала сипловатого, а потом и меня во двор. А сам, как я успел заметить, перехватил из руки внешнего охранника ключ и наклонился, поднимая замок. Подходя к крыльцу, я уже услышал, как закрывается на калитке замок. Все в окружении Полковника делалось, похоже, излишне торопливо, даже в чем-то суетливо. А в приличной компании суету не любят.
Сипловатый пристроился за моей спиной, хотя Аркадий затолкнул его во двор первым. Он, видимо, хотел толкнуть меня, стоящего к крыльцу вполоборота, в плечо, направляя к двери, но я плечо легко убрал, из-за чего сам сипловатый едва удержался на своих тощих ногах. Хотя он, скорее всего, пытался ударить меня в плечо, а не толкнуть, как я определил по движению его тела, удар все равно выглядел как толчок, из чего я сделал вывод, что бить сипловатый не умеет. И своим телом во время нанесения удара не слишком хорошо владеет. Конечно, объяснять ему суть происходящего я не стал и никак не выразил своего отношения к попытке удара. Впрочем, выразил сам он, крепко и длинно выругавшись. Но я все же не целиком увлекся сипловатым и успел заметить, что из-под плотно закрытых ставен кухонного окна, выходящего во двор, пробивается луч электрического света от слабой лампочки, мной лично некогда и вкрученной в патрон. Я не слишком большой любитель яркого света, тем более что работа моя преимущественно была ночная. Не случайно на эмблеме спецназа военной разведки на фоне земного шара изображена летучая мышь — ночное рукокрылое млекопитающее. Естественно, как человек, я не могу ничего видеть в полной темноте. Но в полной темноте, я слышал, не способны ничего видеть даже кошки и совы. Им требуется хоть какое-то количество света. Свет луны и звезд в окно, свет отдаленного фонаря, что будет подсвечивать, котам и совам безразлично… Но небольшого количества света, порой даже света одних звезд, бывает достаточно и мне, чтобы нормально ориентироваться.
Света из других окон дома я не видел. Даже со стороны фасада. Это говорило о том, что Аркадий Хилков разговаривал с Полковником в полумраке, если только они не на кухне сидели. И что это означало? В первую очередь то, что Полковник чего-то опасается. Чего-то или кого-то, чьих-то действий, направленных, видимо, против него. Этим объясняется и выставление внешнего часового рядом с домом, и беседа в полумраке с Хилковым. Или же Полковник тоже из «ночных» людей, то есть привык жить в полумраке. Если он служил когда-то старшим прапорщиком в спецназе воздушно-десантных войск, то это вполне допустимый вариант. Но все же первый казался мне предпочтительнее. Такой вывод я сделал из того, что господин Генералов обратился именно ко мне, к специалисту. Ведь можно было бы нанять за достаточно небольшие средства какого-нибудь отпетого уголовника, которому легче втереться в доверие к Полковнику. Но выбор пал именно на специалиста, каковым я себя считал всегда и продолжаю считать сейчас, несмотря на то что вышел на пенсию, или, как говорят некоторые, «выпал в осадок».
— Проходи, — сказал сипловатый намеренно громко, желая, чтобы кто-то там, в домике, его услышал. — Михаил Венедиктович ждать не любит…
Я послушно прошел в дом, миновал раскрытую дверь на кухню, не поворачиваясь, увидел там еще одного человека, как две капали воды похожего на сипловатого, только возрастом постарше, но решил, что это не Полковник. И не ошибся. Полковник сидел в большой комнате за круглым столом. Стол, как и раньше, был накрыт ажурной скатертью, на которой лежал пистолет Макарова, стояла бутылка какого-то, судя по скромной этикетке, хорошего красного вина, а перед ней пустой высокий бокал. Полковник, видимо, время от времени прикладывался к нему.
— Здравствуйте, — произнес я достаточно спокойно, прошел через всю комнату и сел на диван, чтобы иметь возможность при необходимости достать из-под диванной подушки кастет, который я туда сам и положил днем.
— А я тебе предложил присесть? — напористо и грубо спросил меня Полковник.
Сипловатый остановился в дверном проеме, положив руки на косяки.
— А я в этом доме чувствую себя хозяином. И я решаю, как и в какой позе мне принимать гостей, — ответил я спокойно, но без хамства в голосе, просто как уверенный в своей правоте человек. Это, как правило, остужает горячие, излишне самоуважительные головы.
— Даже так… А я думал, что хозяина дома я только что принял к себе на работу водителем. Жену мою будет возить… Но ты мне тоже нравишься. Я люблю людей, которые не особенно склонны смущаться авторитетами. Ты же, кажется, бывший военный… Расскажи мне, как живешь, чем занимаешься на пенсии…
— Плохо живу. Денег никогда не хватает, — признался я сразу. — Ездил вот из своей деревни в областной центр, работу искал.
— Нашел?
— Нет.
— А что ты умеешь делать? Какая у тебя воинская профессия?
— По профессии я — диверсант. Хотел устроиться куда-нибудь начальником охраны. С этим я справился бы.
— Коллега, значит, — оживился Михаил Венедиктович. — Я тоже по воинской профессии — диверсант. Только я, как человек серьезный, отлично понимаю, что диверсант — это не охранник. Диверсант умеет охрану обходить… А охранник должен этого не допустить.
— А как не допустить, если не знаешь основные методы работы диверсантов? — уже второй раз за сегодняшний день вступил я в один и тот же спор.
— Ну, рациональное зерно в твоих размышлениях присутствует. Только мой начальник охраны с тобой не согласится. А он парень серьезный. И убить может. А что ты еще умеешь делать?
— Драться умею, убивать умею. Голыми руками…
— А не стар ты для этого?
— Проверьте, — просто предложил я.
— Гоген… — позвал Михаил Венедиктович, естественно, не французского художника-постимпрессиониста, а сипловатого, так и стоящего в дверном проеме. — Проверь…
— А не слишком он стар для меня, Михаил Венедиктович?
— Просится человек. Сам просится… — Полковник посмотрел на меня с усмешкой: — Гоген — это мой начальник охраны. Не обижайся, если он тебя сейчас убьет.
— Тогда и вы не обижайтесь, если я его убью.
— Ну-ну… Убей его, Гоген, я тебе приказываю… — Полковник, будто бы не сомневаясь в конечном результате, налил себе в бокал остатки вина из бутылки и сделал большой жадный глоток. Мне его жадность на вино показалась противной, и я принял наконец-то окончательное решение. До этого я еще не знал, как мне относиться к Полковнику, но когда он так вот просто желает распорядиться чужой жизнью, не вдаваясь в то, что это жизнь человеческая, к тому же жизнь пожилого человека, — это наказуемо. А я как раз из тех, кто умеет наказывать. А наказывать человека, который тебе еще и противен, вообще не сложно.
