Мой правый карман, где лежал мой собственный пистолет, сильно перевешивал, из-за чего куртка сдвигалась с одного плеча на другое, и я, глядя на Тамару, тоже переложил оружие за пояс, только не спереди, как она, а привычно за спину. Так носить оружие мне казалось более удобным.
И только после этого я отправился вместе с тачкой в тот чужой двор, где набирал дрова и где уже отложил в сторону доски, непригодные для хозяина участка, но вполне пригодные для меня, уже несколько лет как отпетого деревенского жителя.
Признаться, первое время после переезда сюда я еще чувствовал себя жителем большого города, областного центра, и сам ощущал некоторое превосходство над простыми и неприхотливыми сельскими жителями. К тому же я был не просто отставным военным, а старшим офицером спецназа военной разведки и, несмотря на возраст, способен был на многое, что простым людям и не снилось. Даже мог продемонстрировать некоторые свои способности. Например, когда житель нашей деревни, сейчас, после смерти жены, он уже уехал жить в райцентр к дочери, пожаловался, что придется вызывать трубочиста, потому что труба не тянет. Год назад он точно так же вызывал, трубочист на крышу залез и вытащил из кирпичной трубы сорочье гнездо. Сама сорока, напуганная недавним дымом, уже сбежала. Трубу чистить не пришлось, но заплатить трубочисту пришлось почти половину пенсии хотя бы за вызов и за ту работу, которую он выполнил. А на законное возражение старика трубочист ответил просто:
— Я и время, и бензин тратил… И с крыши чуть не свалился. В следующий раз сам лезь…
И вот речь снова пошла о вызове трубочиста.
Тогда я попросил веревку, перебросил ее через всю крышу, закрепил за дерево на другой стороне дома. По веревке забрался на крышу и тоже вытащил из трубы тщательно сплетенное из веток и травы гнездо. Не знаю уж точно, сорочье или воронье.
— Ну ты спец! — с восхищением сказал сосед. — Верхолаз!..
Разговорились. Оказалось, он мой ровесник. Но он, как сам признался, не был способен на такие, я бы сказал, пустяковые физические упражнения. Мне нравилось его восхищение, в этом я могу сознаться без стеснения. Но Тамара потом, когда я все ей рассказал, моего поведения не одобрила.
— Надеюсь, о военной разведке ты ничего не рассказывал?
— Не ребенок…
— Тогда постарайся понять, подумай и пойми, почему ты ушел в отставку с этой формулировкой: «Без права ношения военной формы и государственных наград». Это же не случайно… Тебя просто спрятали, я думаю. Спрятали, надеясь, что ты все понимаешь и сумеешь затихориться, адаптироваться к новой жизни. А ты пытаешься высовываться, выпендриваться!
— Понял! — легко согласился я. — Больше такого не повторится.
И я в самом деле стал чувствовать себя почти деревенским стариком, забытым миром и детьми. И не пытался как-то выделиться. Даже старые доски научился ценить как новые. Так же вела себя и Тамара. Например, когда одна из московских дачниц, женщина лет на двадцать моложе ее, пожаловалась, что толстеет и не может влезть в свое старое платье, и потому решила подарить его Тамаре, та была неподдельно рада, как мне показалось. Но с тех пор, как дачница уехала, ни разу это платье больше не надевала, предпочитая армейский «камуфляж» любой другой одежде, причем костюм носила мужской, и, я бы не сказал, что он ей к лицу, но самой Тамаре казался более удобным для жизни в деревне. По крайней мере, он не стеснял ее в работе. При этом многие жители деревни и дачники откуда-то знали, что я отставной подполковник, но никто не догадывался, что Тамара — отставной капитан спецназа. Воинскую форму она, как и я, не надевала даже по армейским праздникам, как и не надевала свои ордена и медали, которых имела большее количество, чем я.
Между тем я продолжал начатую работу. Сначала отвез к себе во двор доски, уложив их относительно ровной стопкой рядом со своей мастерской. После чего совершил несколько рейсов за дровами, пока все не вывез. И тогда перешел на следующий участок, через четыре двора. Однако на следующем участке на калитке висел замок. Замок был простейший, мне ничего не стоило открыть его с помощью кусочка проволоки, который валялся на дороге почти под моими ногами. Этому меня хорошо и качественно обучали. Наверное, не хуже, чем Тамару обучали забираться в чужие карманы. Но я отлично помнил, что преподаватель говорил нам, как трудно бывает после открывания закрыть замок этим же куском проволоки. Хотя у меня, кажется, получалось. По крайней мере, преподаватель меня хвалил. Но практики у меня не было, и потому я не решился использовать проволоку сейчас. Оставить замок открытым было не страшно. В деревне просто некому воровать. Да и штакетный забор не настолько высокий, чтобы через него трудно было перебраться. Сейчас мне не перед кем было рисоваться и не от кого было прятаться и маскировать свои настоящие возможности. Поэтому, взявшись двумя руками за штакетины, я легко, как не каждый молодой парень сможет, перепрыгнул через забор. После чего, за неимением гаечных ключей, пальцами свинтил гайку с болта, закрывающего ворота, и распахнул их. Путь к куче строительного мусора был открыт, и я прокатил тачку во двор. Здесь досок не было. Не только подходящих мне для дела, но вообще не было никаких, зато были обрезки бревен, что меня устраивало не меньше. Переколоть их на дрова — любому физически крепкому мужчине доставит только удовольствие.
Обрезки бревен я вывез за четыре с половиной рейса. В последний рейс удалось набрать только половину тачки дров. После чего закрыл ворота точно так, как они были закрыты, и покинул двор тем же способом, которым посетил его. Остался только последний двор, стоящий в стороне, и, выгрузив тачку, я отправился туда. В третьем дворе были и обрезки бревен, и обрезки досок, и множество опилок, которые тоже хорошо горят в печке, только, чтобы привезти их, требовался мешок и совковая лопата. Выложив свой груз, я попросил Тамару принести мне какой-нибудь мешок под опилки. Она принесла мешок из-под сахара, сшитый из стеклоткани. Меня всегда это удивляло — почему сахар продают в таких мешках. В моем понимании, любая стеклоткань должна быть богата микроскопическими осколками стекла, которые в сахаре и не увидишь. Тем не менее в других мешках сахар давно уже не продают. Продавцы оправдывают выбор производителей:
— Такой мешок воду не пропускает, и потому сахар сухой…
Но опилки, долго лежащие во дворе, были сами по себе влажными, и их требовалось сжечь в первую очередь, пока не успели загнить. Так что я сразу занес мешок в дом и поставил рядом с печкой.
Тамара наблюдала за мной, стоя у крыльца. Она только что закончила мыть машину, причем, как обычно, вымыла ее не только снаружи, но и изнутри. И сделала это все с привычной для себя тщательностью, хотя, как всегда, неторопливо. Но ее неторопливость во всем обычно многократно перекрывалась качеством выполненной работы.
— Четверть сарая заполнил. На месяц топки хватит, — заметила она, бросив взгляд на дровяной сарай.
— Хватит, — согласился я. — Но дрова все равно купить надо, чтобы успели высохнуть.
— И опять без денег останемся…
