Нашу литературу вполне можно сравнить с действующим вулканом.
Тематическое и стилевое разнообразие наших литературных произведений просто трудно описать, втиснуть в какую-либо формулу.
Я вижу этот расцвет в несколько ином аспекте: по причине тупиковой ситуации, в которой находятся все израильские политические усилия по разрешению арабо-израильского конфликта, почти полной утраты надежды на урегулирование взаимоотношений с палестинцами, мы уподобились человеку, который, скажем, потерял зрение или слух, и поэтому у него обостряются другие чувства. У слепого – чувство слуха, у слепого и глухого – обостряется обоняние…
Так и израильское общество в указанной ситуации развило в себе некоторое метафизическое чувство – искусство. Вулканический взрыв наблюдается не только в литературе – это и наше прекрасное кино, интересное телевидение. Поверьте, наши телесериалы последних лет вполне на уровне мировых стандартов!
А ведь у нас есть замечательные достижения в области музыки, театра, живописи, скульптуры, танца. Я много езжу по миру и вижу, что израильские деятели культуры представлены в мире очень широко. В каждом достойном книжном магазине любой европейской страны можно увидеть переводы израильской литературы.
Но пусть мои читатели не думают, что я вижу все только в свете наших культурных достижений. Однако если говорить о внешней и внутренней политике, то не все действия нашего правительства приводят меня в восторг, так же как и не вся поголовно израильская литература представляет собой литературу высокого класса. Нет, отнюдь нет!
Искусство – это один из великолепных способов соприкосновения с действительностью, возможность проникнуть в сложные аспекты нашего бытия и познать их. Наши мастера культуры не выбирают легких путей, не пытаются уклониться от проблем нашего времени.
Конечно же, и у нас есть стремление уйти от реальной жизни, существуют явные тенденции эскапизма, есть и попытки потрафить вкусам властей предержащих. У нас есть все!
Однако мощь и размах тех процессов, которые происходят сейчас в нашей культуре, в нашем искусстве, воспринимаются мной как колоссальное чудо! Подобно тому фантастическому чуду, которое мы называем «возрождение языка иврит».
Мы уже даже не отдаем себе в этом отчета, чудо стало повседневностью, и когда я прислушиваюсь к своим щебечущим на прелестном иврите внучкам, которые и понятия не имеют, что этот язык – подлинное чудо, я спохватываюсь от мысли, что каких-то сто лет тому назад в Иерусалиме говорили на иврите очень немногие.
Я родился в Иерусалиме, я очень хорошо знаю город, около четырех лет я был редактором и диктором радиопередачи «Добрый вечер, Иерусалим», моими собеседниками за эти годы были тысячи людей, в эфире прозвучала тысяча корреспонденций об Иерусалиме, его жителях, его проблемах, его истории, о его прошлом и настоящем…
От первого цеппелина в небе над Иерусалимом до дневников Марка Твена, посетившего Иерусалим в 1867 году…
Я вырос в Иерусалиме, он неизменно присутствует почти во всех моих книгах, есть он и в книге, которую вы держите в руках…
…Но в конечном счете у меня с Иерусалимом сложные отношения. Иерусалим для меня – город необычайно трудный. Экстремизм, фанатизм, грубая сила резонируют в нем в силу сложившихся исторических обстоятельств, формировавших атмосферу города последние три тысячелетия. Здесь родились и обосновались различные верования, религии, культуры, и можно было бы ожидать, что место это станет Храмом культуры, толерантности, человечности.
Увы, действительность прямо противоположна этим надеждам…
…Лет сорок пять тому назад мы с женой проводили лето в маленькой деревушке в Португалии. Тогда еще не существовали мобильные телефоны, и мы пришли на местную почту, где была телефонная связь с деревней более крупной, а телефонная станция этой большой деревни могла дозвониться до «большого мира». Я связался с телефонной станцией, и телефонистка спросила меня: «Куда вы хотите позвонить?» Я ответил: «В Иерусалим». После долгого молчания я услышал безудержный смех телефонистки, слышал, как она говорит своим товаркам: «Девочки, идите сюда! Послушайте, куда хочет позвонить этот человек!» На ее повторный вопрос я снова отвечаю: «Я хочу позвонить в Иерусалим». И услышал в ответ: «Но ведь Иерусалим в Небесах!»
Мне не надо напоминать русскому читателю, что есть Иерусалим Горний, Иерусалим вышний и Иерусалим Дольний, Иерусалим нижний. Об этом говорит русская литература. Эти понятия, однако, пришли из Вавилонского Талмуда, завершенного в VI веке нашей эры, из трактата Таанит (Пост), 4:6: «Так говорит раби Иоханан: Сказал Святой, Благословен Он: не войду в вышний Иерусалим до тех пор, пока не войду в нижний Иерусалим. А разве существует вышний Иерусалим? Да, ибо написано: Иерусалим выстроен как город, слитый воедино».
Короче говоря, с одной стороны, Иерусалим – это город Горний, со всем, что видят в мечтах своих верующие, но, с другой стороны, в этом городе сотни лет не затихают конфликты, столкновения, противостояния, выливающиеся в насилие, ненависть, кровопролитие…
И чтобы не углубляться в общественно-политический дискурс Израиля вообще и Иерусалима в частности, я скажу несколько слов о русской литературе, читать которую в Иерусалиме в блестящих переводах на иврит – это изысканное наслаждение.
Все мое поколение, как и предыдущее, к которому принадлежат мои близкие друзья Амос Оза, А. Б. Иехошуа, и поколение их предшественников, например Натана Альтермана и Авраама Шленского, – все мы, можно сказать, вышли из гоголевской «Шинели».
В нашей юности русская литература была главной из всех переведенных на иврит. Конечно, чтение литературы, созданной на иврите, всегда стояло на первом месте, но с пятнадцати-шестнадцати лет я начал читать Федора Достоевского, Льва Толстого, Ивана Тургенева, Антона Чехова, Николая Гоголя, которым особо восхищаюсь, к которому возвращаюсь неоднократно.
Тот юноша, которым я был пятьдесят лет тому назад, страстно любящий литературу, еще не знающий, что писательство станет его судьбой, вдруг открывает «Братьев Карамазовых», «Анну Каренину», «Мертвые души»… Он испытывает такой накал, такое напряжение чувств, интенсивность которых просто не поддается измерению. Никогда не забуду, как впервые прочитал «Братьев Карамазовых»: я погрузился в бездонные глубины, был опьянен, захлестнут шквалом эмоций, обрушившихся на меня, восторгаясь тем, что можно так писать, что слова несутся стремительным, бурным потоком, как и сама жизнь…
Недавно я перечитал «Братьев Карамазовых». Не отрекаясь ни от единого слова, сказанного выше, думаю, что теперь я более взвешен в своих суждениях, более осторожен, определяя интенсивность напряжения чувств. Сегодня мне, «одному из малых сих», кажется, что «вольты» можно чуть-чуть снизить, чтобы не находиться все время у кратера действующего вулкана…
Но не могу не сказать о том колоссальном влиянии, который оказала на меня русская литература. Особенно мне хочется выделить Николая Гоголя. Его «Шинель», «Нос», другие петербургские рассказы и, конечно, «Мертвые души», которые я читал пять раз.
