– Это важно для Дэна, и он хочет, чтобы я полетела с ним, – ответила Эм Джей так, словно была прилежной ученицей, а не изворотливым автором, готовым пойти на любые ухищрения ради того, чтобы его статью напечатали в журнале. – Полагаю, именно это вы, женатые люди, называете компромиссом.
– Дорогая, компромисс – это когда говорят: «Я приготовлю сегодня индийское блюдо, если ты завтра приготовишь японское», а вовсе не «Сломай свою карьеру и следуй за мной в лагерь для беженцев».
Эм Джей понимала, что это будет звучать совсем уж смешно, но тем не менее сказала:
– Мой психоаналитик считает, что это улучшит отношения и позволит мне заполнить пустоту.
– Что ты сама думаешь?
– Я думаю… – Она сделала паузу, пока официант доливал в бокалы вино. – Я не думаю, что отказываюсь от карьеры, потому что у меня ее нет. Ты лишила меня карьеры ради Лиз, помнишь?
– А сейчас… – Гейл положила контракт на стол и подтолкнула его к Эм Джей. – Я тебе возвращаю карьеру.
– Я не буду работать с Лиз.
– А если я избавлюсь от нее?
Эм Джей показалось, что стальной обруч стянул ее грудь.
– Что ты сделаешь?
Гейл кивнула подбородком на лежавшие между ними бумаги, предлагая Эм Джей внимательно их изучить.
Дэн продолжал звонить. Снова и снова. Эм Джей взяла контракт и сразу открыла последнюю страницу. Внизу была только одна фамилия.
По телу Эм Джей пробежали волны дрожи. Слишком многое надо тщательно взвесить, слишком многое поставлено на кон. Что она должна сказать? Что она хочет сказать? Она должна прекратить пить вино и хорошо подумать. Она должна сходить в уборную.
Отчаявшись дозвониться, Дэн прислал сообщение:
Дэн писал о потере крови, черепно-мозговой травме и кровоизлиянии. Несмотря на слабость в ногах, Эм Джей поднялась:
– Гейл, извини, я должна уйти. Чрезвычайная ситуация.
– Так что скажешь?
– Дай мне шанс подготовить материал по Африке. Позволь мне доказать самой себе, что я способна на это.
– А если он не выстрелит?
– Выстрелит.
Уходя, она предусмотрительно затолкала контракт в крокодиловую сумку на тот случай, если окажется не права.
* * *
Адди вяло провела рукой по лицу.
– Вы меня осуждаете, – еле слышно произнесла она. – От вашего испепеляющего взгляда у меня расширяются поры.
– Мы не осуждаем, – ответила Эм Джей, которая сама едва могла говорить после выпитого вина, шестичасового перелета в среднем кресле, съеденного в самолете куриного сэндвича и бесконечной дороги домой из аэропорта на вонючем такси. От писка медицинской аппаратуры и запаха вареной спаржи ей стало совсем дурно. Эм Джей попробовала открыть окно, но оно было закрыто наглухо.
– Если вы меня не осуждаете, то почему я горю и растекаюсь по кровати?
– Это из-за обезболивающих, – ответила Эм Джей. Ей нужен горячий душ и зубная щетка, но сначала она хочет узнать, откуда у Адди на лбу появилась огромная шишка и почему к ней подсоединено столько непонятных трубок. Она села на кресло у изголовья кровати и едва не потеряла сознание. – Что случилось?
– Судороги, – сказала Адди. Ее мертвенно-бледное лицо было цвета больничных занавесок. – Стою, помогаю Истону собирать и упаковывать вещи в магазине и внезапно падаю на четвереньки.
– Зачем?
– «Verizon» решил выкупить помещение, поэтому все вывозим. Круто, да?
– Нет, как ты оказалась на четвереньках?
– Абсолютно адская дичайшая боль. Представь, что бешеный кот разрывает тебя изнутри когтями. А кровь? Ей можно было насквозь пропитать два матраса. Ряд «Гнев» был похож на место преступления.
Эм Джей вцепилась в свои дрожащие колени.
– У меня нет страховки, поэтому я позвонила Дэну. Что было потом, не знаю. Я почти сразу потеряла сознание. – Она показала на шишку. – Очнулась я уже здесь после переливания крови, компьютерной томографии и операции.
Когда появилась медсестра, Эм Джей опустила голову на колени и не шевелилась, пока та осматривала Адди, записывала показатели приборов и поправляла трубки.
– Кто бы мог подумать, что выкидыш – это такая жесть, – сказала Адди, когда медсестра ушла.
Эм Джей подняла голову:
– Выкидыш? Ты говорила, что сделала аборт.
– Разве?
Эм Джей подала Адди стаканчик с ледяной стружкой:
– А вот теперь у меня появились вопросы. Почему ты соврала?
– Я не хотела говорить Дэвиду, что решила сохранить ребенка, а ты была последним человеком, которому я могла доверять.
– Финиш. Вопросов больше нет.
Адди повернулась на бок и уставилась в окно:
– Когда Дэвид узнал о беременности, он расстался со своей мелкой карлицей и сделал мне предложение. – Частота издаваемых кардиомонитором сигналов начала стремительно увеличиваться. – Слишком все сложно.
– Ничего сложного, Адди. Наоборот, все прекрасно, – сказала Эм Джей. – Он любит тебя, а я знаю, что ты любишь его.
– Люблю. – Адди тихо вздохнула. – Но я не хочу детей.
– И ты сказала ему, что сделала аборт?
Адди кивнула и тихо заплакала:
– Я уезжаю в Европу. Он никогда бы ничего не узнал, и все было бы хорошо.
– Не считая того, что ты была бы беременной женщиной, которая не хочет иметь детей.
– Я собиралась там родить и отдать ребенка приемным родителям. Только представь, сколько женщин вроде Лидди хотят… и не могут… – Адди снова легла на спину и посмотрела на Эм Джей первый раз за весь день. Ее когда-то ярко-зеленые глаза стали тусклыми и безжизненными. – Мне казалось, я все делала правильно. – Сигналы кардиомонитора постепенно возвращались к нормальному ритму. – Ты приехала из Нью-Йорка, чтобы рассказать, какая я идиотка?
– Нет, – мягко улыбнулась Эм Джей. – Я приехала из Нью-Йорка, чтобы взять тебя за руку.
Адди поблагодарила ее слабым рукопожатием и улыбкой. Проснувшись через час, она увидела сидящую рядом Эм Джей и еще раз улыбнулась.
Глава двадцать четвертая
Перл-Бич, Калифорния. Пятница, 16 сентября.
Полнолуние
– Подозреваю, что в лагере для беженцев мне придется забыть о горячих парафиновых ванночках и двух слоях лака для ногтей цвета розовый фламинго, – сказала Эм Джей, вернувшись домой из маникюрного салона. Чтобы не смазать лак, она сильно растопыривала пальцы. – Постой-ка, – обратилась она к Адди, которая запихивала последний шелковый халатик, а у нее было очень много халатиков, в чемодан. – Ты уезжаешь?
