– Она знакомит людей и организует свадьбы. Это работа идеально ей подходит.
– Идеально ей подходит профессия визажиста. Не организатора свадеб. Да у нее аллергия на цветы! Вот что происходит, когда ты не пользуешься презервативами. Вся жизнь превращается в дерьмо.
Адди сердито нахмурилась:
– Надо идти, пока не начался прилив.
– Да, – согласилась Эм Джей. – Берите все что нужно.
С террасы Эм Джей наблюдала за тем, как они бесстрашно вошли в океан. Потом, прижавшись животами к доскам, они, пронзая вспенивающиеся волны, поплыли вдоль берега к школе сёрфинга. Уже там, развернувшись лицом к океану и отплыв подальше от берега, они покачивались на досках, ожидая, когда Колесо Фортуны решит их судьбу. Что их ждет? Смогут поймать волну? Разобьются о скалы? Собьются с курса и будут унесены течением? Это никому не известно.
В этот момент сёрфинг вышел за рамки спорта. Он стал философией или метафорой непредсказуемой природы жизни. Полноценно жить – значит всегда находиться в движении, пропускать все через себя и ни к чему не привязываться. Ожидать неожидаемое и скользить по волнам, несмотря ни на что, просто смотря вперед.
«Из этого может что-то выйти», – подумала Эм Джей. Поэма, статья или откровение, которые можно обсудить с доктором Коном или Дэном, когда они в следующий раз будут общаться по Скайпу. Достав карандаш и открыв дневник, она захотела описать шум океана, детский визг на берегу, свист спасателей и прислушаться к своим потаенным мыслям.
– Она совсем не изменилась, – раздался мужской голос. Совсем не то, что Эм Джей ожидала услышать.
Это был Дэвид Голден. Локти упирались в перила террасы, ладони были крепко сжаты, как у Глории в день их знакомства. Он снял футболку и повесил ее на перила. Его обнаженный торс говорил об активном образе жизни, в то время как полуспущенные выцветшие джинсы говорили об отсутствии нижнего белья.
– Мы могли сидеть там часами, – задумчиво сказал он. Затем с ностальгической усмешкой продолжил: – Адди делала это… когда набегала хорошая волна, она поднимала топ и запрыгивала на нее.
Отраженный от океана свет падал на правую сторону его лица. Левая оставалась в тени и была не видна. Он был привлекателен, но совсем не как Дэн. Красота не пай-мальчика, а опасного хулигана: кривая полу-ухмылка, сексуальная щербинка между зубами и брови, достаточно густые, чтобы хранить секреты.
– Она до сих пор важна для тебя?
– Конечно, Адди Оливер была моей первой… во всем.
– Но не последней.
Он выпрямился и засунул руки в карманы:
– Как я уже сказал, она ничуть не изменилась. И мне это нравится. Но я… – он понизил голос, – я хочу повзрослеть. – Затем с недовольным фырканьем, относящимся к дому его детства, тому самому, который Глория оставила ему, потому что он не мог позволить себе собственный дом, продолжил: – Во всяком случае, стараюсь.
– Вообще-то, Адди изменилась, причем сильно. Ты очень удивишься.
Дэвид отвернулся от океана и внимательно посмотрел Эм Джей прямо в глаза:
– Да, ты права. Я очень удивлюсь, если она изменилась. Но это маловероятно. Она на это не способна.
Она до сих пор пытается играть в ребёнка, а это полная фигня. Адди хочет привлечь побольше внимания, но она слишком стара для этого.
– Она рассказала? – спросила Эм Джей, чувствуя себя обманутой.
Они же договорились с Адди – никаких телефонов. С другой стороны, это ее не касается. Это дело Адди, Дэвида и их еще неродившегося ребенка. Если Адди написала ему сообщение или ночью вышла в соседнюю комнату, чтобы обо всем рассказать, то это ее дело. Эм Джей должна поддерживать ее, а не судить. Но Дэвид? Дэвид вправе судить. Поэтому она взяла и сбросила его футболку с перил на землю.
– Ты зачем это сделала?
– Я бы и тебя столкнула, если бы ты не был таким… здоровым.
Его челюсть зависла в промежуточном между яростью и недоумением положении.
– Зачем вообще драться?
– Затем, что ты относишься к ней как к стерве, которая загоняет мужиков в ловушку рассказами о фальшивой беременности, а Адди не такая. Она говорит правду. Она сделала шесть тестов, и все они оказались положительными. Ты о…
– Вот ты где, Дэйви, – сказала девица лет двадцати с огромными детскими глазами. Одно полотенце завернуто на голове, другое обернуто вокруг тела, на шее цепочка со звездой Давида. – Из этой комнаты выйдет отличный рабочий кабинет. Я права или очень-очень права?
– Очень-очень права. Эм Джей, это моя девушка Ханна, – четко сказал Дэвид угрожающим тоном.
– Ты тоже тренер по сноуборду?
– Я? О боже, нет. Я графический дизайнер.
– Круто. На чем специализируешься?
– Знаешь, типа… – сказала она, искоса посмотрев на Дэвида, – графика и все такое.
– Это особая ниша, – подвел он итог.
Отдаленные пронзительные крики привлекли их внимание к пляжу. Это были Адди с Дестини, которые столкнулись в океане и сейчас гребли к берегу.
– Пойдем обсудим кабинет, – сказал Дэвид и, обняв Ханну за плечи, увел ее в дом.
«И что теперь?» – думала Эм Джей, наблюдая за весело смеющимися Адди и Дестини, которые уже возвращались с пляжа. Забыть, что она видела Дэвида? Забыть, что у него есть девушка? Забыть, что он намекал на фальшивую беременность?
Полностью забыть. Как минимум до следующей беседы с доктором Коном – он наверняка знает, как надо поступить.
Эм Джей ушла в дом и принялась убирать мусор: разбросанные салфетки, остатки попкорна, коробки из-под пиццы и женские журналы. Работа отвлечет ее и позволит спрятать глаза, если Адди спросит, что она делала, пока они занимались сёрфингом.
Но Адди не задала ни одного вопроса. Ее внимание было сосредоточено на Дестини, которая лихорадочно просматривала входящие сообщения.
– О, нет.
– Что, Чест? – спросила Адди, явно утомленная свойственной мужчинам способностью разочаровывать.
– Нет. – Дестини опустила телефон. – Это мама. Она в больнице.
Глава девятнадцатая
Перл-Бич, Калифорния. Суббота, 23 июля.
Убывающая луна
– Только близкие родственники, – сказал Истон, расхаживая по приемному покою. – Брендон, разумеется, уже там.
– Мой папа? – спросила Дестини. – Он приехал?
– Проделав неблизкий путь из Оушенсайда. 204-я палата.
Подняв от удивления и недоверия брови, Дестини толкнула тяжелую двойную дверь и, скрипя кроссовками по линолеуму, оставила позади велосипедиста (из икры торчит толстая ветка), младенца (рвота) и трясущуюся, покрытую потом девушку, которая успела исчесать себя до крови (ломка).
