Он думал о ней каждую минуту. Наконец в четыре он написал ей сообщение, продержавшись еще несколько часов с момента, когда исчерпал все свое терпение.
ОН: Мне жаль, что моя невеста разрушила ваши отношения.
ОНА: Мне – нет.
ОН: Ты любила Марка?
ОНА: А ты любил Джули?
Он перестал писать и позвонил ей.
– Если честно, – сказал он, когда она взяла трубку, – я вздохнул с облегчением, когда у нас все закончилось.
– У меня пациент, – сказала она.
– Ой, – сказал он.
– Но раз уж ты спрашиваешь, я была взбешена, когда у нас все закончилось.
– Это совсем не то же самое, что в отчаянии. Да ведь?
– Нет, не то же.
Джонатан закрыл глаза и представил ее выразительный рот, длинный нос, густые, волнистые темные волосы. И сделал глубокий вдох.
– Я бы от тебя к Джули не ушел.
– Я правда не могу говорить, – ответила она и положила трубку.
Рабочий день у нее был до семи. В 7:02 он снова ей написал.
«Ты теперь сама гуляешь с Вилмой вместо Марка?»
«Да»
Ответила она через минуту.
«Давай как-нибудь вместе погуляем с собаками?»
«В какой день?»
«Я сейчас за городом. Возвращаюсь завтра».
Она написала через вечность:
«Тогда на следующей неделе?»
«Да. Как насчет завтра?»
«Позвони мне»
Он был рад звонить ей каждую минуту каждого дня, до самой смерти.
– Ты сегодня какой-то решительный, – заметил Грили, склонив голову и немного прищурившись.
– Я уладил одну вещь, – сказал Джонатан. – Вернее, две.
Грили кивнул.
– Это начало. Спасибо тебе.
– За что?
– За то, что ты был моим духовным наставником. Ты был прав насчет многих вещей. По крайней мере, насчет некоторых.
– Это хорошо, – ответил Грили.
Следующую ночь Джонатан то засыпал, то просыпался, видел ее во снах, мечтал о том, чтобы она была рядом, охваченный возбуждением и тревогой одновременно. «Вдруг… вдруг… вдруг…» – думал он. Затем он перестал задаваться вопросами и просто представлял ее в самых разных ситуациях и себя, если бы она разрешила ему гладить ее волосы, держать в руках ее лицо, целовать ее – его собственную, высокую, строгую, добрую доктора Вет.
Когда пришло время собираться, Джонатану стало грустно. Ему очень понравилось здесь – среди тихого шелеста леса, среди сов, рыб, чернозема, который образовался за века органического разложения листьев и сосновых иголок. Утро было дождливым, и Джонатан почуял дождь еще до того, как начало капать. У дождя был холодный острый запах, который он никогда не ощущал в Нью-Йорке. А затем он услышал шорох, с которым капельки падали и стекали по листьям и веткам. Он представил, как они с доктором Зоуи Клэр лежат под шерстяным одеялом, прижавшись друг к другу с головы до ног.
Он не стал говорить о ней с Грили, потому что не выдержал бы возможных предостережений на ее счет, не смог бы смириться с какими-нибудь мудрыми замечаниями, противоречащими его ощущениям, для которых у него не было ни доказательств, ни опыта, который помог бы ему ориентироваться в ситуации.
36
Стоял обычный нью-йоркский летний вечер – жара, солнце, шум, гам, бары, обрывки разговоров, такси, тротуары, люди и собаки, гуляющие вместе, и в том числе люди и собаки, которые ни разу до этого не гуляли вместе.
– Почему ты уехала из Лондона? – спросил Джонатан.
Она ненадолго задумалась.
– Я прожила там всю жизнь, и мне хотелось перемен. У меня появилось такое же чувство насчет Лондона, как и у человека, живущего в деревне с полсотней людей. Мне нужно было куда-то уехать, в новое место. И Нью-Йорк казался более привлекательным, нежели Лидс.
– Ты останешься здесь?
– Не знаю. Еще слишком мало времени прошло. Но здесь жизнь бьет ключом, здесь люди, вкусная и качественная еда. И мне никто не говорил, насколько тут красиво. Это то, что мне нравится в Нью-Йорке. При этом здесь безумные толпы, шум, все дорого. Многие бедствуют, многие – шикуют. Но люди в основном дружелюбные, есть ощущение своего района, и вообще город очень славный.
Джонатан раздумывал над тем, что она сказала.
– Еще хорошо, что ты из Англии. В Нью-Йорке все хотели бы быть англичанами.
Она засмеялась.
– Меня теперь в барах угощают бесплатными коктейлями. Когда я встречалась с Марком, это случалось намного реже.
– Меня с Джули никто бесплатными коктейлями не угощал.
Зоуи повела бровью.
– Кстати, я думаю сделать что-нибудь, чего никогда не делала, чтобы не думать об этом ужасном Марке и жеманной Джули, – она посмотрела на Джонатана и добавила, – наверное, не стоит называть ее жеманной. Но, если смотреть правде в глаза, такая она и есть.
– «Жеманная» вполне подходит.
– Я думала забраться на гору.
– Горы – это хорошо. А как ты относишься к чернозему?
– К чернозему? – удивленно взглянула на него Зоуи. – Я не очень хорошо в этом разбираюсь. У меня должно быть какое-то отношение к нему?
– Да нет, ничего особенного, – и они какое-то время шли в ногу. – Знаешь, какой сегодня день?
– Нет.
– Сегодня две недели с моей несостоявшейся свадьбы.
– Вы собирались жениться в понедельник?
– Это был единственный свободный день у съемочной группы, – пожал плечами Джонатан.
– У съемочной группы? – она начала смеяться, но опомнилась и закрыла рот рукой. – Прости. Конечно же, это не смешно.
Он покачал головой и отвернулся.
– Ты еще переживаешь по поводу нее?
– По поводу свадьбы? Да нет, я был идиотом. Но мне повезло.
– Отделался легким испугом.
– Только я уверен, что у меня посттравматический синдром. Как у людей, побывавших в заложниках у террористов.
– Наверняка.
– Зоуи? – остановившись, спросил он.
– Да?
– Можно тебя поцеловать?
Она повернулась к нему и задумчиво наклонила голову.
– Да, – сказала она, приняв серьезный вид. – Давай.
И он поцеловал, держа ее лицо в руках и мечтая, чтобы этот момент никогда не кончался.
Когда он все же закончился, она рассмеялась.
– Ну вот!
– Ну вот! – повторил он, светясь от счастья и смотря на нее так, словно увидел впервые. На ней была белая футболка, яркие зеленые джинсы и зеленые кроссовки. Он видел в ней редкий и чудесный тип лесного человека, которому понравится копание в черноземе. Ее щеки порозовели, и когда он встретился с ней взглядом, она отвела глаза.
