В общем, торжество предстояло грандиозное. Все закончилось, не успев начаться, уже в девять часов, когда нагрянули спецназовцы. Испуганные гости разбегались, словно кролики, и прятались, где могли, а повсюду кружили на своих мотоциклах басиджи, выискивая себе жертву. Задержанных рассадили по грузовикам, отца невесты увезли в наручниках. Все наперебой предлагали свои объяснения: кто-то влиятельный затаил обиду; конкурент хотел расплатиться за перехваченный контракт; это был разменный ход в политической игре.
Услышав об облаве на свадьбе, Фарида не выходила из дома двадцать дней кряду. Она рисовала, занималась садом и принимала гостей. Но и дома она ощущала себя такой же чужой и одинокой, как на улицах. И она понимала, что нужно выйти, чтобы встретиться лицом к лицу со своими страхами. Фарида решилась прервать свое заточение, когда подруга Лилли пригласила ее на урок рисунка. Лилли познакомилась с одной выдающейся художницей Гольнар, проводившей занятия с натурщицами.
Фарида сидела с другими женщинами, пила чай и курила, пока не пришла Гольнар. Одна, без натурщицы. Сразу стало понятно, что что-то случилось.
– Они ворвались на урок подруги. Не знаю, как они об этом узнали. Моделью была Дена, – заплакала Гольнар. – Арестовали всех. Обвинили в производстве порнографии, а когда не нашли никаких записей, то заявили, что это была оргия. Я не хотела говорить о случившемся по телефону.
Гольнар рассказала, что они занимались на тринадцатом этаже отдельно стоявшего жилого здания, вдали от посторонних глаз, под изумительным светом солнечных лучей. Но кто-то шпионил за ними с биноклем в руках. И не важно, что все остальные, кроме модели, были одеты. Рисунки, конечно, только усугубили ситуацию. Их сочли порнографией, а за такое преступление грозила казнь.
– И где Дена сейчас? – спросила Лилли.
– У матери, но ее попытаются вывезти.
– И сколько это будет стоить?
– Тысяч десять долларов на турецкой границе. Родители дали четыре – все, что у них есть.
– Сообщи им, что все хорошо. Я дам остальное, – сказала Лилли.
– Я помогу тебе, Лилли, – шагнула вперед Фарида. – Дам половину.
В прошлом Фарида несколько раз помогала журналисткам и активисткам, оплачивая услуги адвокатов. Так она казалась себе хоть чем-то полезной. Многих обеспеченных женщин вообще ничего не заботило и не волновало, пока опасность не грозила им самим и их размеренной жизни; других сдерживал страх.
Фарида бралась за все, что помогало ей бороться с растущим чувством отчуждения. Например, занималась йогой, дыхательные упражнения которой успокаивали и придавали ощущение цельности, пусть даже и на несколько минут. Однажды она отправилась в медитационный центр Випассана за пределами Тегерана, где дала обет молчания. В центре было полно проходящих реабилитацию наркоманов, которым больше некуда было обратиться. Через десять дней она вернулась, более уверенная в своих силах, приободренная и восхищенная новыми концепциями, вроде «самоосознанности», помогающей отгонять плохие мысли. Но заряда энергии хватило ненадолго. После посещения ашрама в Гоа она почувствовала себя еще более опустошенной. Ее терзала депрессия от того, что даже такая страна, как Индия, в последнее время сильно продвинулась, в то время как ее собственная пятилась назад. Не успела она записаться еще на один подпольный семинар в Тегеране по личностному развитию, как его закрыли.
Фарида даже заинтересовалась христианством, скорее из любопытства, чем из потребности обрести Бога. Одна подруга, новообращенная христианка, убедила ее обратиться к Иисусу. Они отправились на ночную службу и трижды обошли квартал, оглядываясь через плечо, прежде чем зайти в переулок. В качестве пароля служило слово омид – «надежда». Пройдя через большой сад, они оказались в задней части дома со звукоизоляцией. Музыка здесь оглушала – до одури радостные песнопения, маниакальные хлопки и улюлюканье под дребезг расстроенного пианино и грохот бубнов. На стенах висели кресты, тинейджеры прыгали, как кенгуру. Почти все здесь были обращенными, рискующими жизнью, чтобы молиться тому же Богу, но другому пророку. Фарида сидела, словно убитая горем; она не могла объяснить самой себе, что печального в том, чтобы наблюдать за весельем людей, ничего не боящихся, рассуждающих о любви и счастье; давно она не видела настолько счастливых лиц. Позже она узнала, что эта подпольная церковь была организована одним христианским союзом, связанным с североамериканским университетом, расходующим средства на обращение в мусульманских странах. И даже пришла в ярость, почувствовав вдруг необходимость защищать свою веру, которая, по ее же мнению, ее ограничивала.
В целом Фарида никогда не отходила слишком далеко от своей религии. Она верила в Бога. Ей нравились драматизм и человечность шиитской жертвы, нравилась идея борьбы за свои убеждения. Она вовсе не ненавидела всех духовных лиц без исключения; некоторыми она даже восхищалась – их мудрыми словами и скромным поведением. Она продолжала искать духовного просвещения на занятиях эстехаре с местным муллой. У него было доброе сердце, и он всегда был прав, что не казалось случайным совпадением. Ее саму удивляла сила ее предрассудков.
Однажды на обеде с одним зороастрийским лидером, приятным мужчиной, интеллектуалом с довольно скабрезным чувством юмора и не пропускавшим ни одной женщины, Фарида призналась в своих духовных поисках. Он сказал, что каждый месяц отваживает десятки молодых людей, буквально детей, желающих обратиться в зороастризм. Они умоляют его, утверждая, что это их истинная вера, часть великого прошлого Ирана до того, как в него вторглись арабы, сожгли древние книги и дали им взамен Аллаха.
– Но зачем им отказывать? – спросила Фарида почти обиженно.
– Я не хочу ничьей смерти, а это, по сути, одно и то же. У них слишком романтическое представление о зороастризме. Они думают, что он решит все их проблемы, но это не так.
Год спустя зороастриец погиб в парижской квартире. Ему перерезал горло любовник его бывшей жены – кое-кто говорил, что иранский шпион. Власти следили за ним несколько лет. Однажды его даже похитили по дороге в Лондон, где он планировал прочитать лекцию в Школе восточных и африканских исследований. Представители иранской разведки, этелаат, держали его три часа, по его словам, постоянно угрожая. Но они должны были знать, что он не из тех, кого можно запугать. В Тегеран он вернулся, как всегда, бодрый и еще более полный решимости помогать своей зороастрийской общине.
Через месяц после ареста на уроке рисунка Фарида снова поняла, что не может выйти из дома. Некоторые ее знакомые считали, что она позволила им взять над собой верх или что у нее началась очередная черная полоса, что время от времени случается в жизни. Лилли убедила ее пойти на ужин к подруге.
У Фариды были знакомые из нескольких социальных групп. Немногочисленные семьи старых богачей-аристократов, предпочитавшие только свое общество, были потомками Каджаров – тюркской династии, правившей Персией с конца XVIII века по 1920-е годы. Принадлежностью к Каджарам бравировали, ибо это означало статус и престиж, даже несмотря на то что правители-Каджары прославились своим деспотическим нравом и авантюризом; они упорно цеплялись за власть и копили богатство, пока их подданные умирали от голода. Голубая кровь, ничего не скажешь. Ступенью ниже находились землевладельцы, из тех, к которым принадлежала Фарида. Они пользовались всеми преимуществами пережитков феодальной системы вплоть до перераспределения земли в начале 1960-х, но и эта реформа не слишком затронула их благосостояние. Были также семьи зажиточных купцов, на протяжении многих поколений контролировавших торговлю через Кавказ и по Шелковому пути. Они снабжали знать и тратили деньги на образование, пока, по сути, не слились с высшими слоями общества. Были прослойка академиков и интеллектуалов, но довольно малочисленная, поскольку Иран занимал одно из первых мест в мире по утечке мозгов. Показателем класса не обязательно были деньги; это с горечью мог бы подтвердить кое-кто из аристократов, едва сводящих концы с концами. В поколении Фариды появилась новая волна промышленников, не принадлежащих к высшему обществу, какими бы средствами они ни обладали. Все в них уж слишком явно кричало о том, что это нувориши. В пене вокруг высшего света крутились артисты, режиссеры, актеры, иностранные гости и дипломаты вместе с представителями богемы, авангардистами и независимыми творческими личностями. Их дома и резиденции, как правило, располагались в нескольких северных районах у подножия гор: Ньяваране, Фармание, Фереште – тегеранских Челси, Найтсбридже и Мейфэре. Некоторые представители более молодого и рискованного поколения переехали в центр, чтобы быть ближе к сердцу города с его сутолокой и толпами.
