Фариде не нравилось гулять по городу. Несмотря на прошедшие годы, невозможно было избавиться от тоски при воспоминаниях о тех улицах Тегерана, которые она любила и на которых было полно мини-юбок, дискотек и бильярдных; в красочном многоцветье и музыке чувствовалось возбуждение новой эпохи с ее молочными коктейлями, сигаретами, вином и песнями. Она помнила, как один из друзей вернулся из поездки в Лондон и рассказывал, какой он строгий и отсталый. Будто бы полицейские на таможне никогда не видели арбуз и заставили разрезать его, опасаясь, что внутри него что-то провозят. По его рассказам, еда была ужасна, невозможно было даже купить чеснок. И ему угрожали арестом за непристойное поведение, потому что он в жаркий день снял майку. Как же они тогда смеялись над свингующим Лондоном!
Многие ее друзья теперь довольны жизнью в своем мирке на севере Тегерана, будто бы остальной город просто не существует. Фариде повезло меньше. С тех пор как умер ее муж Каве, она постоянно пыталась вернуть себе остатки семейной земли, конфискованной после революции. Каве был родом из богачей, но почти все их имущество находилось в недвижимости и земле, и почти все это отобрало государство.
Почти двадцать лет Фарида дни напролет проводила в правительственных учреждениях, министерствах и судах, вынужденная умолять различных чиновников и судей, пытаясь подольститься к ним, тогда как сами они разговаривали с ней, как будто бы едва замечали. Иногда первым делом они спрашивали: «А где ваш муж?» И продолжали воспринимать ее несерьезно, хотя она объясняла, что он умер и что теперь всеми делами заведует она. Процесс длился изматывающее медленно; машина Исламской республики едва скрипела, насквозь пропитанная взятками, коррупцией, внутренними распрями и потрясающей некомпетентностью. Потребовалось пять лет, чтобы доказать свои права на дом отца, документы на который подделал один чиновник. А затем еще два года и более 50 000 долларов на взятки, чтобы выиграть спор с другим богатым чиновником, который давал еще больше взяток судьям. Шесть лет она пыталась вернуть участок земли на севере, где у семьи Каве когда-то был загородный дом, объявленный после революции государственной собственностью. Пять разных судов приняли пять разных постановлений, все в ее пользу. Но все же их продолжали опротестовывать, а это означало еще одно судебное разбирательство, еще одну апелляцию, еще несколько лет.
Фарида часто думала, что было бы, если бы она покинула страну сразу же после революции. Тогда в ее жизни все только-только начинало налаживаться. Она получила диплом по истории искусств и устроилась на работу куратором в одну небольшую галерею. Каве получил повышение в Министерстве нефти, и по выходным они устраивали шикарные вечеринки. На ее глазах многие друзья и знакомые уезжали, опустошая свои банковские счета и переводя деньги в Швейцарию; политики и прислужники шаха вытягивали казну и фонды министерств до последнего гроша, доводя страну до банкротства своей жадностью, страхом и жестокостью. Аристократы и монархисты толпами улетали в частных самолетах и в салонах первого класса, направляясь на свои виллы на юге Франции и в свои резиденции в Париже, Лондоне и Нью-Йорке. И конечно же, многих привлекало ярко-голубое небо Лос-Анджелеса, где крапчатый мрамор, хрустальные подсвечники и позолоченная мебель напоминали им о доме. Они захватывали один за другим кварталы Брентвуда и Вествуда, пока Лос-Анджелес не превратился в их «Тегеранджелес».
Но находились и такие, кто отказывался покидать свою славную землю даже под угрозой смерти. Как генерал Рахими, которого расстреляли на крыше школы за несколько минут до полуночи 14 февраля 1979 года. Генерал командовал сухопутными войсками и полицейскими силами Тегерана, а заодно был другом семьи Фариды. Она следила за тем, как его допрашивают исламисты, по телевизору. Его избивали и пытали, но он отказывался отречься от шаха. Говорили, что его последними словами стали «джавид шах», что означает «Да здравствует шах!» Но и сам шах удрал и к тому времени сражался лишь с раком, который вскоре его и погубил. Фарида до сих пор содрогалась, вспоминая о том времени и о друзьях, которых потеряла.
Она решила остаться. Каве пытался переубедить ее, но она не могла даже помыслить, что ей придется покинуть родителей, слишком привыкших жить здесь, чтобы начинать все сначала. И это была лишь одна из причин. В отличие от многих знакомых они оказались не такими предусмотрительными. У них не было никаких секретных банковских счетов. Не было домов за границей. Не было заграничных паспортов. Фарида боялась, что, если они уедут, их дом заберут. Когда новое государство начало выставлять на аукцион дома тысяч беженцев, она подумала, что приняла верное решение. У них оставалось достаточно средств, чтобы вести безбедное существование и жить получше многих уехавших. Потом началась война. И снова толпы бегущих; снова множество родителей, отсылающих своих детей в заграничные учебные заведения, вместо того чтобы отправлять их на фронт. Когда Тегеран начали бомбить, оставшиеся, вроде Фариды, удалились в сельскую местность.
В самые мрачные дни они веселились, как никогда, несмотря на опасность; пили, танцевали и занимались любовью, словно в последний раз. Те мгновения, в промежутках между ужасами, казались каким-то волшебством.
Отчасти Фарида осталась потому, что любила эту проклятую, несчастную и прекрасную страну. Здесь жил ее народ, какими бы фанатичными ни были его взгляды. Она была патриоткой, и речи о Кире Великом вызывали в ней слезы. Для нее, как и для многих иранцев, он был не только благородным царем из романтических легенд, но и человеком, под властью которого Персия стала могущественным государством на зависть всему миру. Она будет страдать вместе со своими соотечественниками. Хотя многие из них, похоже, стали счастливее после бегства шаха. Размах общего недовольства застал их врасплох. Фарида чувствовала себя виноватой за то, что не замечала его. Было легко называть все эти акции протеста бунтом дахати, безграмотных крестьян, но в глубине души она ощущала огромную пропасть между собой и большинством представителей своего народа и понимала, что при ее жизни этим противоположностям не суждено сблизиться.
Какое-то время Фарида была уверена, что поступила правильно. Некоторым ее знакомым приходилось куда как хуже, вроде мистера Карими, известного инженера-химика, вынужденного работать таксистом в Лондоне, или супругов Ахмадян. При шахе Ахмадян занимал высокую должность в правительстве, а потом все его деньги и земли конфисковали, и супруги провели остаток жизни в террасном домике в лондонском Уилздене. При этом они были честными людьми, не обкрадывали свою страну и продолжили придерживаться закона, честно стоя в очередях ради получения очередной бумажки, позволяющей им уехать как беженцам.
На следующий день после закрытия танцзала Фарида собиралась пойти на свадьбу, но у нее не было настроения. К тому же эти пышные торжества напоказ всегда раздражали ее.
Сын главы многонациональной компании, получившей правительственный контракт, женился на английской модели, и празднество проходило в нескольких кварталах от дома Фариды. Отец жениха подергал за все веревочки и подмазал всех, кого нужно. Заплатил он и местным полицейским. Вечеринка обещала стать грандиозной. Были наняты диджеи, музыканты и съемочная группа для запечатления события. Ходили слухи, что на все потратили миллион долларов США. Сотни гостей в роскошных одеждах проходили мимо охранников, просивших их сдать мобильные телефоны, прежде чем войти в гигантский особняк. Тут во всем своем блеске представали северные тегеранцы, испорченные дармоеды, любители вечеринок и заядлые тусовщики. Мать жениха была чадори, и часть праздника собирались скрыть от нее. Таков новый Тегеран, где переплетаются традиции и шик, скрепляемые вместе властью денег.
