Ранее утром того же дня один молодой мужчина, отец четырех детей, отличавшийся безупречной меткостью, выстрелил из духового ружья в усилитель из окна своей гостиной.
– Этот трус мулла больше не осмелится заводить свою шарманку, – пообещал он жене, пряча ружье в потайное место за раковиной.
На какое-то время в районе воцарилась тишина.
Бижан с шефом общались по-простому, как близкие друзья; они оба выросли в этом районе на юге Тегерана к западу от Вали-Аср, недалеко от мечети Монирие. На протяжении десятилетий это место пользовалось дурной славой, считаясь рассадником преступности, но в последние годы начало меняться, по крайней мере внешне. Поскольку район находился менее чем в двух милях от улицы Шуш, здесь уже не было таких очевидных признаков нищеты. Наркоманы держались в парках и не попадались на глаза; бедные семьи, вовлеченные в целую сеть родственных связей, поддерживали друг друга и тем самым пока как-то держались на плаву. Строились многоквартирные дома, и с переездом новых жильцов росли цены на жилье. Но улицами управляли прежние бандиты, просто удалившиеся в подполье. Временами происходили стычки за территорию. Какая-нибудь банда с другой стороны шоссе появлялась в чужом квартале и громила битами все автомобили на своем пути. Полиция появлялась уже после инцидента – полицейские старались не принимать участие в таких стычках.
В путанице переулков, где жили Бижан и шеф, практически каждый дом был вовлечен в то или иное преступное занятие. Наркотики, оружие, контрабанда, контрафактные компакт-диски. Как будто все они принадлежали к какому-то особому племени. Здешнее население не было религиозным или образованным; оно не симпатизировало режиму, но и не было так уж решительно настроено против него. Превыше всего ценился прагматизм; многие понимали, что всем в этом городе заправляют деньги, позволяющие перейти в средний класс. Те, кому удавалось разбогатеть, переезжали на север, в стильные апартаменты Шахрак-э Гарб или Саадат-Абад. Но не всем хотелось перебираться вверх по Вали-Аср. На здешних улицах ощущалось больше свободы, чем в северном Тегеране. Здесь всем заправляли люди, и все они держались вместе. Не как в более спокойных районах, где все прятались в своих роскошных квартирах или машинах.
После войны с Ираком многие иранцы отправились на заработки в Японию, и там-то Бижан с шефом – им на тот момент было двадцать с небольшим – познакомились как следует. Они оба вернулись с фронта в послевоенную страну, которую захлестнула безработица. После общемирового нефтяного кризиса начала 1970-х годов Япония сняла визовые ограничения для иранцев. Японская экономика почти целиком зависела от импортной нефти, и японцам пришлось несладко; они были вынуждены как-то договариваться со странами Ближнего Востока и дистанцироваться от американской политики. К концу 1980-х японская экономика находилась на пике подъема, и японцам потребовалась дешевая рабочая сила. Иранцы охотно выполняли так называемые 3K-работы: китанай (грязные), кицуи (трудные) и курусий (неприятные). Когда же визы для иранцев стали обязательными, они просто оставались в стране, а полиция не обращала на них внимание. В одно время в Японию еженедельно приезжало по пятьсот иранцев, и тысячи оставались с просроченными визами. Большинство из них работало на стройках, отправляя домой деньги и хвастаясь своим опытом ухаживания за местными женщинами. Но некоторым этого было недостаточно, и они занялись более прибыльными делами по сравнению с 3К-работами. Шеф сколотил состояние, торгуя поддельными телефонными картами. Узнав о возможности разбогатеть, в Японию устремился целый поток парней из района. Местный преступный мир заполонили иранские мошенники, дельцы и сутенеры. Бижан служил громилой в рядах якудзы – японской мафии. Именно там он познакомился с накачанными стероидами головорезами с мощными шеями, которых впоследствии нанимал уже для своего бизнеса – с теми, кто привык к разборкам на улицах южного Тегерана. Заправилы якудзы ценили этих бойцов и направляли их на самые опасные задания. Бижан и его ребята не уставали повторять, что японская полиция боялась их сильнее самих якудза. После очередной крупной облавы на нелегальных мигрантов Бижана с шефом депортировали из Японии. Служивший в полиции дядя шефа проследил, чтобы его любимому племяннику досталось теплое местечко и чтобы из его досье исчезли все сведения о японском прошлом. Все прекрасно знали, зачем вся эта шантрапа отправлялась в Страну восходящего солнца и чем она там занималась.
Бижан пододвинул шефу пачку банкнот – ежемесячную плату за «крышевание». Мутная вода в кальяне забурлила пузырями. Он сделал глубокий вдох.
– На Чахар-Донге собираются устроить облаву. Подробностей пока не знаю, – сказал шеф.
– Вот дерьмо. И сколько мне, по-твоему, осталось?
– Не больше недели.
Биджан достал из кармана куртки еще одну пачку банкнот.
– Премного благодарен.
В свое время Бижан занялся наркотиками и оборудовал лабораторию по производству метамфетамина в заброшенном складе в Чахар-Донге, небольшом потрепанном промышленном городишке к югу от Тегерана. На волне экономического спада из-за санкций торговля наркотиками процветала. В санкциях для иранцев не было ничего нового; они начались после того, как США заморозили иранские активы во время кризиса с заложниками более тридцати лет назад. Вскоре к американцам присоединились европейцы, желая наказать Иран за его программу по обогащению урана (которая, как заявляло руководство страны, осуществлялась исключительно в мирных целях). Объем экспорта нефти сократился почти на треть, и вызванная санкциями инфляция, как и предсказывалось, ударила в первую очередь по самым бедным и незащищенным слоям населения. За год цены на некоторые продукты питания выросли почти вдвое; многие теперь не могли позволить себе табризского сыра-фета, фруктов и мяса. Но стоимость наркотиков почти не изменилась. Иранская метамфетаминовая империя росла поразительными темпами. Производство было легким и дешевым; все необходимые химические вещества были легальными, и, поскольку Иранская республика входила в число крупнейших в мире импортеров химикатов, недостатка в них не наблюдалось. Глава антинаркотической службы недавно заявил, что страна вышла на пятое место в мире по потреблению кристаллизованного метамфетамина. Объем продаж Биджана рос с каждым днем.
В Иране шише стал третьим по распространенности наркотиком после опиума и героина, в немалой степени благодаря своей дешевизне – один грамм стоил около пяти долларов США. Дилеры Бижана продавали в Тегеране шише всем без исключения, в том числе девушкам из богатых семей, которые использовали его для похудения, и тренерам, которые покупали его для своих спортсменов. Одного иранского борца дисквалифицировали пожизненно после получения положительного результата теста на D-метамфетамин.
Бижан теперь посылал некоторых своих торговцев в Малайзию и Таиланд. Цена на таблетки метамфетамина в Малайзии по меньшей мере в пять раз выше, чем в Иране, и у иранских лабораторий и дилеров раскинута сеть по всей Азии, на что и рассчитывал Биджан.
Обеспечив стабильный приток хороших денег, Бижан решил, что нужно подыскать себе какое-то прикрытие, и открыл автомойку, оказавшуюся на удивление прибыльной. Если настанут трудные времена, его ребята всегда могут поработать на мойке. Идеальное прикрытие. Бижан понимал, что необходимо соблюдать крайнюю осторожность. Правительство устроило настоящую войну с метамфетамином. В предыдущем году губернатор Тегерана заявил о разгроме 145 подпольных лабораторий. Только за первые три месяца этого года было выявлено и закрыто семьдесят пять. Власти также утверждали, что арестовывают по тридцать наркодилеров и наркоманов в час.
