Пока премьер-министр этого не знает, но новая конституция вот-вот упразднит его должность. Мусави удалится от политики и вернется в нее только двадцать лет спустя в качестве лидера реформаторского движения. Он станет надеждой на демократию и свободу, его имя будут скандировать тысячи сторонников, некоторые из них будут готовы даже умереть за него. Его и самого задержат и поместят под домашний арест за то, что он посмел выступить против жестокого подавления протестов. Кровавую расправу, которую он устроил в свое время, забудут и простят. Мусави скажет, что ничего не знал о казнях.
Массовые расправы достигли своей цели – поселили страх в сердцах тысяч человек. Никаких больше посиделок на кухнях, никаких тайных вечеринок. Вернувшись домой, баба Бозорг боится показывать Амира детскому психологу из страха, что тот окажется информатором. Амир переезжает к своим дяде и тете и начинает новую жизнь; аму, дядя, становится для него новым баба, папой. Рождается его младшая сестра. К нему возвращается дар речи, и он ходит в новую школу, где у него появляется друг Афшин. Мальчики неразлучны до тех пор, пока Амир как-то не признается ему: «Моих родителей убили. Повесили в тюрьме». После этого Афшина он больше не видит; тот не приходит в школу, а его родители подают жалобу на директрису. Она вызывает Амира в свой кабинет. «Как тебе не стыдно, ты же всех нас подвергаешь опасности! – заходится она в истерике. – Если еще раз скажешь про родителей, тебе запретят ходить в школу и ты останешься сам по себе, никому не нужный». Больше Амир никогда и никому не рассказывает о родителях. До тех пор, пока не знакомится с Бахар.
Уже после смерти баба Бозорга режим смягчается и сообщает, где покоится тело его дочери. Останки Шахлы и Манучахра лежат во рву вместе с останками тысяч других людей над ними, под ними и по сторонам. Там нет никакого памятника, никакого камня, никакого знака. Как будто их никогда не существовало. Но по странному совпадению пустырь, на котором когда-то вырыли этот ров, называется Ланатабад – «Земля проклятых».
Улица Джомхури, Тегеран, ноябрь 2013 года
Когда Бахар скрылась за постом службы безопасности аэропорта, Амир пожалел, что не рассказал ей про Гассема. Никто не знал про старика; теперь, когда Бахар уехала, история Амира снова стала тайной.
Сначала они разговаривали по телефону каждые несколько дней, но потом ее увлекла новая жизнь, и звонки стали все более редкими. Через несколько месяцев, скопив немного денег, Амир отправился в Турцию за американской визой. Ему отказали. Он пообещал себе рассказать Бахар про старика, когда встретится с ней в следующий раз.
Амира снова охватило чувство одиночества, какого он не испытывал со времени казни родителей. После предупреждения старика члены их группы прекратили общаться между собой, но аресты продолжились. Биту приговорили к пяти годам за принадлежность к Комитету по правам человека, угрозу национальной безопасности и распространение клеветы о государственном строе. Активность «Фильтрнета», как его теперь все называют, затихла. Потом наступили очередные президентские выборы; сторонники и противники участия в них выдвигали все те же аргументы, что и четырьмя годами ранее.
В июне 2013 года был избран новый президент, Рухани. Люди радовались перспективе улучшения отношений с Западом. В сердцах Амира с друзьями затеплилась надежда на перемены, как во время правления Хатами. Атмосфера стала немного свободнее, и обычные люди на улицах уже не казались такими мрачными. Политикой заинтересовались даже те, кто отказался от нее в годы Ахмадинежада. Но теперь все склонялись к идее постепенных перемен, никто не хотел повторения «Арабской весны». После протестов 2009 года ужасала сама мысль о том, что Иран последует по пути Ливии, Сирии и Египта. Многие на печальном примере родителей разочаровались в революции и не верили, что она сработает. «Явааш, явааш – “медленно, медленно”», – повторяли они.
Вскоре после отъезда Бахар в квартире Амира снова появился старик. Амир был слишком удручен и впустил его без всяких споров. Старик сел на диван и заплакал. Не зная, что делать, Амир предложил ему стакан черного чая. Старик попытался заговорить, но Амир его остановил.
С тех пор визиты старика стали самым обычным событием в жизни Амира. Обычно все проходило по одному и тому же сценарию: они сидели друг против друга в молчании и пили чай. Амир и тот, кто распорядился убить его родителей. И каждый раз, прежде чем уйти, старик задавал один и тот же вопрос:
– Ты простишь меня?
И каждый раз Амир отвечал одинаково:
– Нет.
Глава 4
Бижан
Между улицей Махсус и районом Гомрок, южный Тегеран
Начальник полиции настоял на встрече в парке. У Бижана мелькнула мысль, что это может оказаться подставой; выбор по меньшей мере очень странный. Шеф прекрасно знал, что без охраны ему сюда соваться не стоит. Бижан не раз говорил, что даже он его здесь не защитит. У него, Бижана, и так дел сегодня невпроворот, не хватало еще лишней суматохи. Но шеф железно стоял на своем.
В этом парке на юге города собиралась всякая местная шушера – жулики, торговцы наркотиками, хулиганы и воры. Даже теперь, когда с приближением зимы похолодало и подул пронизывающий ветер, они все равно стекались сюда изо всех щелей, чтобы обчистить кого-нибудь, развести на деньги, раздобыть дозу и почесать языками. И только когда замерзшую землю покрывала тонкая корочка льда с расползающимися трещинками, они скрывались в своих закусочных и тайных притонах. Бижан старался держаться подальше от таких мест – и вовсе не потому, что боялся. В конце концов, это был его район и здесь его знала каждая собака. Но не зря же он в свое время с таким упорством пытался отдалиться от всех этих пьянчуг и наркоманов с разумом трехлетки, которых совершенно не волновало, когда их в очередной раз заберут и когда отпустят. Единственное, что их объединяло, так это неутомимая жажда насилия и жестокий огонек в глазах – непременные качества для того, чтобы оставаться в деле. Они служили Бижану неприятным напоминанием о том, откуда он вышел и кем когда-то был.
Шеф ждал его на углу улицы, под белым небом с желтоватыми разводами от мутного декабрьского солнца. Лицо его пересекала такая широкая улыбка, что казалось, вот-вот треснут губы. Самодовольная улыбка человека, облеченного властью, и при виде ее Биджану инстинктивно захотелось стукнуть кулаком по этому лицу. Шеф двинулся вдоль парка, выставив грудь и высоко поднимая ноги, словно маршируя на параде. Бижан подавил смешок. «Они же живьем его сожрут», – подумал он. Но шеф намеренно привлекал к себе внимание. Местный торговец героином отдал салют: «Честь имею!» Даже наркоманы привстали со скамейки и поклонились, прижав руки к сердцу в знак почтения. Они выходили из-за деревьев, поднимались с травы, где обычно сидели на корточках, и каждый по очереди подходил поближе и демонстрировал свое уважение. Губы шефа расплылись в еще более широкой улыбке.
– Что, удивился? – У шефа очень хорошо получалось изображать наивность.
– Что ты сотворил с этими недоносками?
