Выросла Бахар совсем в другом мире, хотя, сказать по правде, находился он практически в пяти милях от южного конца Вали-Аср, в ближайшем пригороде. Шахр-э Рей считался городом, когда Тегеран еще был скоплением деревенских хижин. Со временем разросшаяся столица поглотила обедневшее и потерявшее влияние консервативное поселение. Родители Бахар принадлежали к намааз рузе-и, то есть молящимся и постящимся, – эти мусульмане строго придерживаются правил и исповедуют традиционные ценности. В семьях почти всех одноклассниц Бахар было принято носить чадру; родители ожидали того же и от нее. Но она отказывалась и отчаянно сражалась с ними за любое проявление свободы: возможность посещать кофейни, что считается занятием, недостойным молодой девушки; право не носить хиджаб в присутствии родственников-мужчин и свободно разговаривать с местными юношами. Родители приводили неопровержимые, по их мнению, аргументы: она позорит честь семьи и «что подумают соседи». В этом ее поддерживала пара подружек из школы. Никто из девушек не знал, откуда у них взялись такие мысли и устремления, все они были слишком бедными, чтобы позволить себе спутниковое телевидение и ноутбуки. Такими уж они родились. Возможно, Бахар рано или поздно смирилась бы, если бы не учительница, которая, распознав искру любознательности в девочке, давала ей почитать книги вроде «Ста лет одиночества» Габриэля Гарсии Маркеса или «1984» Джорджа Оруэлла, расширявшие ее кругозор. Бахар лелеяла две мечты: выбраться из Шахр-э Рея и обрести финансовую независимость, чтобы не жить по правилам, навязываемым родителями. В общем, для Тегерана Бахар Азими была редким и странным явлением.
Амир познакомился с ней на просмотре фильмов – мероприятии, которое раз в неделю проводил его знакомый, имевший проектор и потрясающую коллекцию DVD. Их поставлял один торговец, также помешанный на кинематографе. Он приходил раз в месяц, в черном костюме и с чемоданом, набитым сотнями контрафактных дисков. Большинство тегеранцев предпочитают комедии, но у него было все, от фильмов в жанре нуар сороковых годов до французского артхауса. С собой он всегда носил копии двух бестселлеров, популярных как среди молодежи, так и среди пожилых: «Крестный отец» и «Дядюшка Наполеон». Последний – ставший классикой многосерийный иранский фильм, снятый по одноименному роману и запрещенный после революции. Речь там идет об одном чудаковатом старике, и фразы из фильма вошли в повседневную речь – например, выражение «поехать в Сан-Франциско» означает «заняться сексом». Все диски стоили по 3000 туманов – доллар – за каждый. В запасе у торговца бывали и самые последние новинки Голливуда, иногда еще до выхода их на экраны Америки и Европы. Копии поставлялись из Китая или Малайзии и отличались идеальным качеством, за исключением проходившей иногда по экрану надписи «Для ознакомления».
Первым делом Бахар обратила внимание на улыбчивые глаза Амира над большим, волевым носом. Лицо у него было мягкое и нежное, что он отчасти пытался скрыть своей бородкой. Тем вечером Амир с Бахар узнали, что разделяют одинаковые взгляды почти на все на свете и даже любимый фильм у них один и тот же: «Двойная жизнь Вероники». Оба считали, что иранские фильмы лишь претендуют на значимость и переоценены, кроме «Развода Надера и Симин» Асгара Фархади – острого реалистичного изображения распадающегося брака и классового конфликта в Тегеране; оба смеялись над тем, как западных критиков подкупал грубоватый символизм в артхаусных иранских фильмах.
Для своего первого свидания они выбрали Таатре Шахр, или Городской театр Тегерана, на Вали-Аср, где посмотрели «Олеанну» Дэвида Мэмета. Для Амира это было особое место, связанное с одним из немногих ясных воспоминаний об отце, и с первым знакомством с Тегераном. Тогда ему было пять лет, и его поразило величие города. Это была самая прекрасная дорога, деревья по ее краям стояли словно солдаты по стойке «смирно». Теперь же их стволы сгорбились от возраста, но Амир по-прежнему под их ветвями ощущал себя маленьким. После театра они поехали в кофейню, принадлежавшую сыну поляка – одного из ста тысяч пленников советских лагерей, которым было предоставлено убежище в Иране во время Второй мировой войны. Они смеялись, когда его белый «прайд» самой дешевой и популярной модели в стране отказывался заводиться. Они пили капучино, ели пирожные и говорили, говорили. Рассказывали о своей жизни, держась за руки и глядя в глаза, потому что не могли себе позволить ничего больше на публике. После они остановились в переулке и целовались несколько часов напролет.
С тех пор мало что изменилось в их отношениях, несмотря на все трудности. По окончании университета Амир пытался найти работу. В трудные времена он подрабатывал таксистом, получая несколько долларов за перевозку пассажиров по вечно забитым транспортом улицам столицы. Наконец он устроился помощником фотографа. Зарплаты едва хватало на жизнь. Бахар работала графическим дизайнером и подрабатывала переводами с английского. Из общежития она переехала на съемную квартиру, что было необычно для девушки двадцати с небольшим лет, особенно из Шахр-э Рей. Родители ее в очередной раз были разочарованы, поскольку это означало потерю репутации. Самой же незамужней девушке найти жилье было нелегко, поскольку многие объявления сопровождались надписью «не для одиноких женщин». Дополнительные трудности создавало то, что при просмотре квартир хозяева-мужчины нередко распускали руки, принимая ее за проститутку. Но все же ей удалось добиться своего. Теперь она платила 700 000 туманов, чуть более 200 долларов США, в месяц за однокомнатную квартиру неподалеку от Амира, в центре города, на пересечении улицы Джомхури и Вали-Аср.
Со временем родители смирились с тем, что у дочери собственные представления о жизни; всякий раз, навещая ее, они забивали холодильник бесконечными запасами продуктов. Амир пытался убедить Бахар жить вместе, но это было бы слишком рискованно и слишком трудно сохранить в тайне от ее родителей. Они поговаривали о свадьбе, но Бахар не хотела торопить события.
Амир не включал свет до прихода Бахар. Ему хотелось как можно дольше не соприкасаться с реальностью. В горле пересохло. Перед внутренним взором постоянно всплывало лицо старика. Ему необходимо было поделиться своими переживаниями с Бахар, единственным человеком, с которым можно было поговорить по душам.
И вот Бахар появилась на пороге, улыбаясь до ушей. Улыбка ее, казалось, жила собственной жизнью и была готова бабочкой вспорхнуть с лица.
– Я получила, получила! – радостно воскликнула она.
– Что получила?
– Стипендию!
В горле у Амира защипало.
– Ты даже не улыбнулся.
– Извини. Это здорово.
Весь последний год мысли о получении стипендии американского университета нависали над ними, словно тучи.
– Ну… и что это значит для нас?
– А то, что ты поедешь со мной, дурачок. – Бахар сжала его лицо руками.
– Я же сказал, что не готов.
Она опустила руки:
– Что значит не готов? Не понимаю. Сам же повторяешь, как тебе противно тут, но боишься уехать.
– Бахар, что я там буду делать? И как я вообще получу визу?
