— Мне снится мост через речку, — сказал он. — Нашу половину построил отец, она крепкая, а та половина — крестьянская… абы как, через пень-колоду… — Улыбнулся голосом и добавил: — Все равно родина, пусть и злая.
Он говорил и говорил, пожимая ее руку, порождая ответную откровенность.
«Может, он уедет со мной?» — подумала Нина.
Ее тянуло к укорененным надежным людям и всегда действие этих людей противоречили ее устремлениям.
Они уже почти дошли до магазина. Выглянула луна, заблестели листья и засветлела середина улицы, пересеченная теням деревьев.
По противоположной стороне медленно шли какие-то люди, несли тяжесть. Артамонов остановился, положив руку на пояс.
— Идем, — шепотом произнесла Нина.
— Это грабители, — сказал он.
— Не надо, умоляю, — попросила она. — Идем!
Поколебавшись, Артамонов протянул ей руку. Через две-три минуты Нина отпирала замок на засовах магазина. В тишине звякнуло железо, ударившись о деревянный пол. Артамонов нагнулся, сдвинул упавший засов, потом отвел второй.
Дверь, скрипнув, отворилась.
На Нину пахнуло сладковатым, чуть подкисающим виноградом, смешанным с другими бакалейными запахами. И неожиданно повеяло свежим ветром, словно из разбитого окна.
— Откуда-то дует, — заметила она.
— Ставни закрыты, — ответил Артамонов. — А вообще-то ветерок! Что это?
Нина шагнула внутрь магазина, у нее за спиной Артамонов щелкнул спичкой по коробку, огонек вспыхнул и погас.
— Уж не нас ли ограбили? — насмешливо спросила Нина.
Артамонов чертыхнулся — и вторая спичка погасла.
Не дожидаясь, Нина двинулась вперед, нащупала на столе лампу, отдавшуюся в напряженных ее пальцах холодом жестяного бачка, нашла рядом с ней спички — и загорелся фитиль, чадя гарью. По колебанию огня Нина поняла, что случилось что-то нехорошее. Она схватила лампу, кинулась в маленькую комнату и там увидела закрытое ставнем окно, а под окном — пустоту, выломанную в саманной стене дырищу.
— Сергей! — крикнула она. — Сюда!
Будто он мог ей помочь!
Маленький сейф исчез бесследно. На раскрошенной глине, из которой торчали соломенные сети, и по низу пролома отпечаталось, как выволакивали железный ящик с английскими фунтами и «колокольчиками».
Нина зачем-то заглянула под стол, потом оглянулась на Артамонова и удивленно вымолвила:
— Все утащили…
Она еще не верила своим глазам, словно все это ей снилось.
— Значит, это они, — сказал Артамонов. — Нужно догнать!
— Догони! Догони! — с надеждой произнесла она. — Пошли вместе!
— Сиди здесь, — велел он и кинулся на улицу.
Нина выбежала вслед за ним на крыльцо, но куда там. Шаги Артамонова слышались за кустами. «Не догонит, — подумала она. Что теперь будет?.. Что я за дура!»
Шаги стихли. Луна заливала крыльцо спокойным равнодушным светом. Ночной мир смотрел на Нину как на какую-то букашку, обреченную погибнуть, а господь Бог, благословивший ее во Владимирском соборе, давно от нее отвернулся. Пропала Нина!
* * *
Артамонов все-таки догнал грабителей, одного из них ранил, но и сам пострадал. Его героизм ничего не вернул Нине.
Она стала нищей. В уголовно-разыскном отделении, куда она обратилась, ей ничем не помогли, разве что, показав чемоданы и корзины с разным добром, найденные сыщиками, утешили обещанием искать. Начальник отделения Сычев, тот самый, что когда-то допрашивал трех Нининых инвалидов, рассказал ей, что нынче грабят всех и бороться с этим трудно.
От Сычева Нина пошла в госпиталь к Артамонову.
У штабс-капитана прострелено плечо, задета кость, и его дела невеселы. Он лежал с ранеными, привезенными из-под Каховки, у него был жар, но сознания он не терял.
— Ты возьми у меня деньги, — тихо сказал Артамонов.
Она поняла, что он собрался умирать.
— Я обойдусь, у меня есть, — ответила Нина. — Я была у Сычева…
— Дай воды, — попросил Артамонов.
Нина посмотрела на его единственную перевязанную и забинтованную руку, и до нее дошло, что он совсем беспомощный. Она налила в стакан воды из открытого графина, напоила его, пролив и на подушку.
— Им тоже, — сказал он, скосив глаза на соседнюю кровать.
Нина обошла раненых, одни отказывались, другие пили.
— Санитара позови, — сказал Артамонов.
— Чего ты хочешь?
— Позови. Мало ли чего хочу.
Она не стала навязывать свою помощь и вышла из палаты.
Из небольшого полукруглого зальчика доносились веселые голоса. «Эх! — подумала Нина, сразу вспомнив томившихся на станции Ольгинской раненых. Ничего не меняется».
В зальчике на диване сидели трое с костылями, а на подоконнике, скрестив обутые в тапочки ноги, — Юлия Дюбуа. Нина не видела ее с того июньского дня, когда та приходила в магазин, и сейчас она почувствовала стыд за свой отход от добровольчества, за магазин, за падение. Но делать было нечего, Нина окликнула бывшую подругу.
— Григорова? — удивленно и чуть отстраненно спросила Юлия. — Что ты здесь делаешь?
Нина объяснила, и Юлия пошла вместе с ней искать санитара. Нинины каблуки стучали по кафельному полу.
— Много тяжелых раненых, — сказала Юлия с той же отстраненностью, обидной для Нины.
Санитара, молоденького мальчика, нашли в закоулках, где он читал «Севастопольские рассказы». Он покорно выслушал Юлию и не спеша пошел подавать судно Артамонову. Его неторопливость резала Нине сердце.
— Подгони его, — попросила она.
— Гриша, давай быстрее! — спокойно произнесла Юлия.
— Я быстро, — ответил санитар, но ничуть не ускорил шага.
— Как живешь? — спросила Юлия. — Торгуешь или новое дело завела?
— Плохи мои дела, — призналась Нина. — Всего не расскажешь. Была богатой, стала нищей. Впору судна выносить.
Юлия сердито сузила глаза и вскинула голову.
— А мы выносим! — вымолвила она. — Ничего зазорного не видим.
— Я не собираюсь тебя разжалобить, — заметила Нина. — Надо будет, могу и судна… Мне от тебя ничего не надо. Только прошу присмотреть за моим раненым. Он совсем безрукий…
Ей не хотелось просить, но выхода не было. Наверное, Юлия по-прежнему видела в ней отступницу, иначе чем же объяснить ее холодность?
— Он — твоя пассия? — спросила Юлия.
— Обыкновенный инвалид, — ответила Нина. — Одну руку потерял еще под Таганрогом до Ледяного похода… Ты его видела у меня в магазине. С ним был безногий полковник. Полковника убили наши. По ошибке. — Она горько усмехнулась. — А магазин мой тоже закрывают наши. Я боюсь теперь только наших!
