Слесарь наклонился над листком бумаги и задумался.
— Пиши! — приказал Никифоров. — «Директору спецавтоцентра Никифорову. От слесаря Голубовича. Объяснительная записка…»
Голубович написал четкими большими буквами.
— «При ремонте автомобиля ЮМО ноль два — сорок пять я взял у заказчика десять рублей». Напиши, почему взял.
Голубович прикоснулся ручкой к бумаге и снова задумался.
— Сукин ты сын, Володя! — сказал Журков.
— А если он барыга, почему я не могу взять у него деньги? — спросил Голубович. — Наверняка они ворованные.
— Барыгу накажет суд, а не слесарь Голубович. Откуда ты узнал, что он барыга? Следствие провел? Может, он ученый или на Севере заработал. Что за стихийное перераспределение доходов? — Журков насмешливо поглядел на Поддубских. — У вас складывается философия, как раздевать клиента?
— Тогда надо ввести карточную систему, — буркнул мастер.
— Вводи! — усмехнулся Журков. — Ты карточную, а я карательную. Заинтересованность в труде упадет, ее надо будет поддерживать штрафами, а может, специальной трудовой повинностью… Дурачок ты, Голубович, вот что я тебе скажу. Не понимаешь ты нашей свободной жизни.
— Не оскорбляйте меня! — тихо ответил Голубович. — Не буду ничего писать. — Он как будто очнулся, но это были не стыд и не гордость: по-видимому, простое предложение, которое ему предстояло написать и которое уже стало мыслью в его голове, что-то разрубило в нем, отделив прошлое от нынешнего дня.
— Не пиши, не пиши. — Журков встал, медленно пошел вокруг стола, на ходу расстегивая и вытаскивая потертый ремень. Все недоуменно смотрели на него.
— А ну-ка встань! — сказал он.
Голубович улыбнулся, поглядел на Никифорова, но встал, подняв руки к груди. Рядом с главным инженером он казался совсем маленьким. Журков медленно размахнулся и стеганул Голубовича по бедру. И тут же схватился левой рукой за поясницу.
— Журков! — вскочил Никифоров.
— Довел-таки, — сказал Журков. — Жалко, радикулит!
— Да вы что! — опешил Голубович. — Зачем драться-то? По какому праву?
— Господи! — воскликнул Никифоров. — Да я и не собирался его наказывать.
Голубович быстро пошел к выходу, оттуда обернулся:
— Александр Константинович, пусть меня Журков еще раз огреет, а писать не буду.
— И огрею, если снова попадешься! — посулил Журков.
Почти сразу за вышедшим Голубовичем появился лысый заказчик.
— Вернули деньги, — вымолвил он любезным голосом. — Но как вы понимаете, вопрос не в деньгах. Что вы решили?
— Вон! — рявкнул Журков.
— Что?
— Вон, а не то спущу с лестницы!
— Взяточники! — сказал лысый. — Вы еще ответите! — И захлопнул дверь.
Никифоров подпер голову руками. Журков заправлял ремень, звякала пряжка.
— Теперь всех будем пороть? — то ли спросил, то ли подумал вслух Поддубский.
— Иди работай, — сказал Никифоров.
— Макаренко тоже врезал одному ученику. — Вытянутое костистое лицо Журкова сжали твердые складки. — А был великий педагог!
Ему нечем было возразить, не было желания, хотя надо бы одернуть главного инженера. Но как одернешь, если он прав? Похоже, стог уже запылал, огонь выбегал из-под топающих маленьких ног, перескакивал с травинки на травинку…
IV
Они уехали из автоцентра в светлых сумерках. Дальние перелески стояли в темной синеве. В зеркале заднего вида маячила одинокая машина.
— Как увидит у вас бутылку, спокойно может в дом не пустить, — сказал Никифоров.
— А мы у ворог разопьем, — ответил Журков.
— Ну, у вас прекрасная жена, Александр Константинович! — почти искренне сказал заместитель главного инженера Иванченко. — Просто вы сегодня измотались.
Никифоров оглянулся — ему влажно блеснули карие глаза, на мгновение застыла сладковатая подвижная улыбка Иванченко.
— Скорее всего, сейчас Губочев думает, что мы вынуждены смириться. — Он отвернулся и больше не вспоминал жену. — Неужели смиримся? Это твой кадр, Журков. Ты его рекомендовал.
— Я посоветуюсь в горкоме, — предложил Иванченко. — Если мы сейчас назначим проверку, закроем склад…
— Рекомендовал, — сказал Журков. — Кто ж знал, что он жулик? Ну ничего, мы закроем склад на сколько нужно, пусть хоть на месяц. А дело передадим в ОБХСС. Может, он на десять тысяч наворовал.
— Без запчастей центр тоже будет стоять, — продолжал Иванченко. — Этот месяц в разгар сезона мы потом никогда не наверстаем. Правильно, Александр Константинович?
— Значит, мы бессильны, — мрачно сказал Никифоров. — Он ворует на наших глазах, а мы ничего ему не сделаем. — Он снова поглядел в зеркало и выругался: следом шел патрульный автомобиль. — Вячеслав Петрович, пристегни ремень, — попросил Никифоров и сам пристегнулся.
— Да ладно, — сказал Журков, — сколько езжу, никогда не пристегивался.
— Пристегнись! — крикнул Никифоров, выпучив глаза. — За нами Кирьяков.
— Ну и что? — усмехнулся Журков. — Ты его боишься, что ли? — Но пристегнулся.
— Да не боюсь! А вот придерется и испортит вечер. После того, как я отказал ему, он будет стараться…
— Что вы, Александр Константинович? — удивился Иванченко. — Вы депутат горсовета, директор крупного предприятия…
— Я его лучше знаю, Иван Иванович. — Никифоров стал тормозить и прижал машину к обочине. — Пусть проезжает.
Однако Кирьяков не стал обгонять, а тоже сбросил скорость. Никифоров остановился. Легкое облачко пыли, поднятое с обочины, пролетело вперед.
— Дежурный инспектор, — подойдя, козырнул Кирьяков. — Почему остановились, гражданин Никифоров?
— А здесь не запрещено, — нервно ответил Никифоров.
— Не запрещено, — согласился Кирьяков. — Может, требуется помощь? Я вижу, вы сильно возбуждены. — Он говорил дружелюбно, но глаза были, как две искры льда, быстро оглядели салон, лица попутчиков, остановились на новом стекле форточки. Из патрульного автомобиля вылез еще один инспектор, окликнул Кирьякова:
— Ну, чего там?
Кирьяков отмахнулся, офицер, потоптавшись на похрустывающем гравии, подошел. Это был лейтенант, такой же плотный, коренастый, как и Кирьяков. Он оперся на открытую дверь. Никифоров заметил татуировку на безымянном пальце его толстой руки — синее солнце с веером лучей.
— Не порть людям настроение, — добродушно произнес лейтенант.
— Однокашника встретил! — радостно ответил Кирьяков. — Хоть словом перемолвимся…
— Ну, раз однокашника, — протянул офицер, — это хорошо.
