Нина оглянулась на длинную софу, идущую вдоль окон, подумав, что лучше сидеть там.
По стенам были развешаны во множестве каллиграфические надписи на голубых дощечках.
— Как жить будешь? — спросил Рауф. — Воевать будешь? Врагов убивать?
— Буду воевать до смерти, — сказала Нина.
Маленькая турчанка вышла, а через минуту стала выглядывать из дверей, украдкой наблюдая за гостьей.
— Зачем воевать, азизи? — с ласковой укоризной произнес он. — Все равно придет чужой аскер. У него свой интерес, ты ему не нужен.
— Я хочу жить дома, — сказала Нина.
— Хочешь жить у меня? — спросил Рауф, удивленно выпучив глаза.
— У тебя? В гареме? — Нина засмеялась. — У тебя не хватит денег, чтобы меня купить. Да и старая я для ваших гаремов.
— Зачем говорил: «дома хочу»? — пожал он плечами. — Я не понял. Сейчас книгу буду смотреть… Садись.
Он сел на подушку, поджал ноги. Нина тоже села, сидеть было неудобно.
Рауф взял чашечку, отпил, вытянув толстые губы трубочкой. Потом запил водой. В дверях за турчанкой мелькнули еще какие-то фигуры.
— Ты знаешь Мустафу Кемаля? — негромко спросил он и оглянулся.
— Что-то слыхала, — ответила Нина. — Ему не нравится, что в Турции много гостей, верно?
— Кемаль русских уважает. Они страдают, — уточнил Рауф и вдруг вскочил, закричал что-то зверское и побежал за дверь, бросив Нину.
«Что мне Кемаль? — подумала она. — Воюйте хоть с греками, хоть с англичанами».
Она выпила кофе и воду и стала скучать. Кончился и миндаль с изюмом, Рауф все не появлялся.
Она хотела пойти да просто позвать его, чтобы наконец получить деньги. Но все же ее останавливала беженская трясина. Чужбина, Ниночка! Сиди и дожидайся вислозадого эффенди, и дай Бог, чтобы все кончилось благополучно.
Она вспомнила разговор соседей о том, что турки в начале войны вырезали и выслали греков, армян-купцов, всех своих конкурентов, а потом война к этой победе добавила голод, драки в очередях, разбой, нехватку дров, угля. Если бы Нина была турчанкой, что бы она чувствовала, глядя как по Стамбулу шествуют розовомордые английские солдаты и итальянские полицейские с перьями на шляпах?
Она не была турчанкой, но стало жаль Рауфа и всех бедных турок. Разве нынче они не походили на русских?
Конечно, тяжело было Рауфу в оккупированной Турции. Однако где же он? Пора бы вернуться.
Нина постучала тарелкой по столу — никто не откликнулся. Она пошла в дверь, за которой исчез Рауф. В полутемном коридоре пахло пылью и старыми, источенными древесным жучком сундуками. Высоко под потолком светлело мутное оконце. Нина дошла до другой двери и оказалась в комнате, где на ковре сидели Рауф и какой-то старик в чалме.
Увидев ее, Рауф закрыл глаза, потом закатил их, подняв голову, словно взывал к Аллаху.
— Что в твоих книгах? — спросила она. — Где мой пароход?
— Нет пароход, — ответил он. — Может, ты забыл?
Рауф что-то сказал старику, тот поглядел на нее твердым хищным взглядом и отвернулся.
«Пропали мои деньги, — промелькнуло у Нины. — Они только что обо мне говорили. Я им не нужна».
— Сто лир дам. Подарок тебе. Бакшиш, — сказал Рауф. — Заберешь к себе обратно твой шахта, твой дом — может, пароход-мароход найдем. Якши? — спросил он щедро. И сам ответил: — Якши!
— Две тысячи! — потребовала Нина.
— Нет, азизи, — покачал головой он. — Не могу.
— Я приведу русских солдат, — пригрозила она. — Хочешь войны?
— Где твои аскеры, Нина-ханум? — улыбнулся Рауф. — В Истамбуде нет урус-аскеров. Есть урус-дервиш.
При упоминании нищих дервишей старик что-то недовольно буркнул. Видно, русские беженцы были недостойны сравнения с дервишами.
— Свинья ты, Рауф! — воскликнула Нина. — Ну ты тоже поплачешь. Вспомнишь тогда урус-дервиш!
Рауф безмятежно смотрел на нее, как на неразумного ребенка.
— Сто лир, якши? — спросил он.
— У тебя пароход! Вижу, что у тебя! — сказала она. — Подавись ты им, проклятый!
И она ушла, не взяв его подачки, надеясь вернуться сюда с офицерами.
«Офицеры! — говорила себе Нина. — Бедные русские офицеры. Единственная опора».
Она рисовала сладкие картины мести: вислозадый Рауф поползает перед ней на коленях, побьет лбом об пол, каясь в непотребном обмане.
Нина еще не привыкла к бессилию русских.
Нина вышла на улицу. Маленькая турчанка догнала ее, дала черный платок, чтобы она закрыла свое славянское лицо и слилась с этим неверным лукавым городом. Нина отбросила его и быстро зашагала по узкой улице под выпятившими вторые этажи домами.
— Ханум! Ханум! — жалобно звала турчанка, но Нина не остановилась.
Кого только не было на набережной! Мелькали алые фески, белые шапочки американских матросов, расшитые золотой вязью фуражки греков, французские помпоны, английские хаки, меховые куртки армян, русские погоны.
Нина искала графа Грабовского и корнета Ильюшку, поднимаясь по широкой Галатской лестнице к Пера.
— Покупаю и продаю! — услышала она родную речь. — Настоящие царские романовские, керенские, думские, архангелогородские, астраханские, ташкентские, колчаковские и прочая!.. Эфенди, друг — базар! Валюта! Беш куруш!
Перед ней выпорхнул сухопарый человек в распахнутой английской куцей шинели без погон, физиономия непонятная — то ли конокрад, то ли казачий урядник.
— Казак? — спросила Нина.
— Князь Шкуро, мадам, — отрекомендовался человек и вдруг подняв голову, сделал как бы собачью стойку, тревожно сузив глаза.
До Нины донесся откуда-то из толпы:
— Фараоны!
Физиономия князя приобрела армейскую определенность, какая вырабатывается за годы службы, никаких конокрадских отблесков в ней больше не светилось.
Прошествовал английский патруль в знакомых плоских фуражках — блинах, розовощекие поросята. Они мельком взглянули на князя и Нину и отвернулись.
— Не желаете в «крокер»? — спросила Нина.
Он возмущенно сдвинул брови, ожесточился лицом, но лишь на мгновение, пока не дошло, что ни к чему офицерская фанаберия.
— Вам чего, мадам? — спросил он.
— Ищу графа Грабовского и корнета Ильюшку, — сказала Нина.
— Вы на кого работаете? Я вас не припоминаю, — ответил князь.
— Некогда болтать, — отрезала она. — Вы их видели?
— Вон там, — он махнул рукой по направлению к Пера. — А давайте, мадам, организуем с вами трактир? Готовить умеете?
Нина пожала плечами и пошла дальше. Мало ли сумасшедших? Князь двинулся за ней, держась в двух шагах и говоря, что у него есть думка затеять на базаре харчевню под названием «Малороссийский борщ», однако борща он не умеет варить.
