— Правда?
Лайонел опустил ее на землю, испытывающе всматриваясь в лицо.
— Сегодня ночью, идет?
Девушка опустила глаза, но он приказал:
— Смотри на меня.
— Сегодня, — подтвердила она. И, видя, что ему этого показалось недостаточно, добавила: — Хоть сейчас!
— Не такой я изверг, как ты думаешь, — усмехнулся молодой человек. — Попрощайся с семьей!
Катя ничего не сказала, лишь кивнула. Она знала — он пытается посеять в ней сомнения, но также знала, что не откажется от него даже за все сокровища и блага человеческого мира.
В машине они разговаривали мало, из колонок лились тяжелые, заупокойные звуки четырнадцати частей «Реквиема» Моцарта. Лайонел рассеянно смотрел на дорогу, скучающе перелистывал кнопками пульта мелодии в магнитоле и вполголоса переводил с латыни наиболее интересные моменты:
День гнева, тот день
Превратит мир в пепел,
По свидетельству Давида и Сивиллы.
Сколь великий ужас настанет,
Когда придет Судия,
Который сурово всё рассудит
[13]
.
Откроется книга,
Содержащая в себе всё,
По чему судим будет мир.
И вот, когда Судия воссядет,
Все тайное станет явным,
Ничто не останется безнаказанным
[14]
.
…Освободи души всех верных усопших
От мук ада и бездонного озера.
Освободи их от пасти льва,
Дабы не поглотил их тартар,
И не пропали они во мгле…
[15]
Девушку угнетал тихий холодный голос ее переводчика на фоне мужского и женского хора, однако говорить об этом она не собиралась. Ей бы следовало лучше подумать, что скажет родителям, только в голову, как назло, ничего не приходило.
«Мама, папа, гуд-бай, я решила умереть»? Не очень-то душевно.
Машина затормозила возле подъезда. Катя думала — Лайонел сразу уедет, но он поднялся с ней на этаж и предупредил:
— Я пришлю в восемь за твоими вещами машину.
Девушка нажала на кнопку звонка, и Лайонел отступил.
— Кто там? — послышался мамин голос.
— Я, — отозвалась Катя.
— Ну наконец-то, — заворчала Валентина Васильевна из-за двери, гремя связкой ключей. — Шатаешься где-то, а мне за майонезом нужно тебя послать! Совсем совести нет!
Катя посмотрела через плечо и с удивлением заметила, что Лайонел все еще не ушел.
— Вот как, — негромко произнес он, — родители, значит, не аргумент…
Дверь распахнулась со словами:
— Оливковый, две банки. — Валентина Васильевна протянула через порог пакет и деньги, но, увидев за спиной дочери молодого человека, испуганно вздрогнула. — Ты не одна…
Катя ощутила толчок в спину и, повинуясь, вошла в прихожую. Лайонел проследовал за ней и, обаятельно улыбнувшись, представился.
Мать неловко спрятала за спину пакет с деньгами, пробормотав:
— Катя нам не рассказывала…
— Наверно, не хотела волновать заранее, — предположил Лайонел и пояснил: — У меня дом в Англии, сегодня мы уезжаем.
Валентина Васильевна только открыла рот, но молодой человек не дал ей ничего сказать:
— Мой отец ректор университета, обучение Катя закончит в Англии. Ваша дочь будет вам писать письма и звонить.
— Катя, как же так?… — только и смогла выдавить мама.
— Я уже забрала документы из колледжа, — призналась девушка. Вряд ли она смогла бы придумать более удачное объяснение своего исчезновения, чем отъезд в другую страну.
— Катя?… — снова вопросительно повторила мама.
Девушка вздохнула, а Лайонел тоном, не терпящим возражений, заявил:
— Годом раньше, годом позже — дети уходят.
Валентина Васильевна растерянно переводила
взгляд с дочери на молодого человека. Потом нерешительно произнесла:
— У Кати есть своя квартира, в соседнем доме.
Лайонел не шелохнулся, но его ресницы пренебрежительно дрогнули.
— Ваша дочь ни в чем не будет нуждаться. — Он наклонился, чмокнул девушку в висок, затем протянул ее матери руку и, легко сжав кисть, промурлыкал: — Был счастлив с вами познакомиться. — И прежде чем выйти за порог, напомнил: — Машина прибудет в восемь.
Катя едва сдержала нервный смех, вспомнив, как сама себя впервые чувствовала под взглядом ледяных глаз. Спорить, возражать — это было последним, чего хотелось. Как видно, на мать холодный душ из слов и взглядов подействовал не иначе.
Девушка закрыла дверь, сняла верхнюю одежду, а когда уже пошла в свою комнату, Валентина Васильевна обрела наконец дар речи. И первое, что она сказала, следуя за дочерью:
— Он такой строгий!
— Вовсе нет, — улыбнулась Катя, задумчиво оглядывая свою комнату на предмет вещей, которые собиралась взять с собой.
Мама привалилась к стене и долго молчала, а потом сказала:
— Кать, Англия ведь очень далеко.
В ее голосе не слышалось привычных сердито-возмущенных ноток — лишь смирение и горечь.
— Не очень, мам, — ответила девушка. Она испытывала облегчение, что Лайонел вместо нее расставил все точки над i. Ведь шанс быть услышанной родителями, в очередной раз мямля невразумительные оправдания, равнялся нулю. Никто бы даже слушать не стал. А теперь — главное уже сказано, услышано и принято, осталось лишь дернуть за веревку, чтобы опустить тяжелый занавес.
С работы пришел отец, мать долго разговаривала с ним на кухне, потом они вместе пришли в комнату. Катя врала, придумывая на ходу, родители изумлялись, задавали вопросы, за ними еще и еще… Ложь давалась легко, потому что кошмарную правду родители необычных детей принимали как должное только в американских комедиях. В жизни для нее места не существовало.
Необходимых и любимых вещей собралось не так уж много. Машина прибыла к подъезду ровно в восемь.
Уже сидя на заднем сиденье «Хаммера», Катя вспоминала неловкость отца, на прощание поцеловавшего ее в щеку. Мать плакала, просила писать и звонить чаще.
Расставание с прошлым далось труднее, чем девушке представлялось. Выбирая особенное будущее, в которое можно пронести лишь любимые вещи, но не позвать с собой дорогих людей, она не переворачивала страницу в своей книги жизни, а закрывала саму книгу. И несмотря на неприятное чувство утраты, осадком цинка осевшего в сердце, делала это с радостью.
