Я обращался не только к Сэм, но и к себе.
– Ты когда-нибудь видела телефильмы о миграции диких животных? Замечала тех, кто околачивается возле отстающих и выслеживает наиболее слабых? Львы вовсе не глупы. Это мы с тобой и многие другие – наивные и доверчивые люди, которые занимаются своими делами и стараются пережить очередной день, плетемся в конце стада. – Я кивнул. – Отец был прав: зло – это лев рыкающий, готовый пожрать слабых.
Я показал ей винтовочный патрон.
– Убивать людей совсем не так трудно. Вставь пулю в нужное место, и она проделает остальную работу. Он находится в восьмистах тридцати восьми ярдах от нас. В детстве я расстреливал тушканчиков с шестисот ярдов. Его голова в четыре раза больше тушканчика. Ты можешь сказать: «Но если ты выстрелишь в него, то будешь не лучше, чем он. Этот значок не делает тебя вершителем судеб». В принципе, я согласен, но нам всем будет лучше, если земля избавится от этого негодяя. Другие могут сказать: «Ну… он просто заблуждался. Слишком много наркотиков, дурное воспитание. Слишком много времени, проведенного в тюрьме, где он усвоил преступный образ мыслей». Возможно, это правда, но служит ли это оправданием для него?
Я втянул воздух сквозь зубы. Во мне разгорался гнев.
– Мне нравится быть рейнджером. Это лучшая работа, какую я мог выбрать для себя. Но проблема в том, что мы постоянно реагируем на зло, которое уже случилось либо происходит в данный момент. Очень редко нам удается нанести опережающий удар. Мне не важно, насколько ты религиозна и какова мера твоего милосердия, но этот человек должен умереть, потому что он начнет творить зло, как только выйдет из тюрьмы. Ты можешь сказать, что это бессердечно. Может быть. Я готов признать, что двадцать лет такой работы могут ожесточить человека. Но как быть с борьбой за свою жизнь? Когда ты отвечаешь злу ударом на удар, это не делает тебя дурным человеком. Ты можешь сражаться и быть на стороне добра. Одно не исключает другое.
Я слишком много говорил и понимал это. Возможно, я немного испугал ее, но, честно говоря, мне хотелось, чтобы она услышала мои настоящие мысли. Те, которыми я делюсь далеко не со всеми, потому что это тяжело.
– Женщинам нравится одна красивая сказка. Сказка о рыцаре, который с боем прорывается в замок, убивает стражников и увозит деву на белом коне. Но как насчет продолжения? Как насчет следующих пяти лет, проведенных в дороге? Рыцарь рожден для битвы и обучен сражаться. Это его жизнь. Люди умирают от его руки. Это кровавая работа, и его доспехи редко сияют. На них запеклась кровь и кишки его противников. Он покрыт шрамами, но каждый вечер снова точит свой меч, потому что на следующее утро его жизнь может зависеть от того, сможет ли его оружие его защитить.
Я прислонился к кирпичной стене.
– Дело в том… Если он был рожден, чтобы стать рыцарем, то как ему жить в своем замке с прекрасной девой после ее спасения? Как ему жить в любовном гнездышке, когда вокруг идет ужасная война? – Я немного помедлил. – Каждый раз, когда он покидает надежные стены замка, то вступает в бой. Если он не будет этого делать, то его разобьют, его жену изнасилуют и замучают у него на глазах, а его голову отрубят и насадят на кол за городской стеной в назидание будущим рыцарям в сияющих доспехах. – Я протер глаза. – Мы живем в мире по ту сторону спасения. Мы живем за пределами волшебной сказки, и все оказывается не таким, как мы думали.
По ее лицу текли слезы.
– Можно мне сохранить пулю?
Я протянул ей патрон, который она убрала в карман джинсов. Тогда я достал новый патрон, а когда она потянулась к нему, то сказал:
– У меня есть еще.
– Сколько?
– Больше, чем у тебя карманов.
Она пожала плечами. Я снова посмотрел на тюрьму.
– Этот сукин… в общем, он заслужил мучительную смерть, но у меня дома есть сын, чей мир рушится вокруг него, и я никак не могут отстроить этот мир заново. Он еще ребенок, но жизнь проделала в нем слишком много дырок. Я пытаюсь закрыть и заклеить их, но его силы уходят быстрее, чем я успеваю их пополнить. – Я махнул рукой в сторону Хосе Жуана. – Если я проделаю дыру в этом человеке, то у меня не останется возможности помочь Броди.
Сэм провела ладонью по моей щеке. Ее шепот был очень тихим.
– Может быть, он не единственный, в ком остались дыры.
С крыши открывался вид на море шиферных крыш. Пейзаж за ними был усеян неподвижными буровыми вышками. Некоторые из них были желтыми, другие ржаво-бурыми или в черных потеках нефтяного шлама.
– Мои дырки уже давно затянулись.
Она свернулась в клубок рядом со мной. Я обнял ее и притянул к себе, так что ее плечо прикасалось к моему бицепсу. Компактная упаковка. Так мы просидели довольно долго, не говоря ни слова. Еще через час она легла рядом с винтовкой и посмотрела на ограду, где больше не было Хосе Жуана.
– Он ушел.
Я кивнул.
– Если бы ты застрелил его, это сошло бы тебе с рук?
– Полагаю, рано или поздно они бы догадались, кто это сделал.
– Но если бы ты застрелил его, то наш мир стал бы лучше?
– Думаю, да, но в тот момент, когда я это сделаю – при отсутствии приказа от моего командира, – то примерю на себя роль Бога.
Она улыбнулась.
– Если бы мог ненадолго примерить на себя эту роль, то что бы ты сделал?
– Я бы воскресил мистера Б., скормил ему мешок овса и извинился за то, что позволил ему умереть в прошлый раз. – Я выдержал паузу. – Я бы помешал Билли Симмонсу сделать то, что он сделал.
– Ничего для себя?
Я покачал головой.
– Мне ничего не нужно.
– Ты бы излечил свою жену от пристрастия к обезболивающим препаратам?
– Нет, но я бы устранил причину, по которой она начала их принимать.
Сэм промолчала. Наконец она уселась со скрещенными ногами и прямой спиной и постучала меня по груди.
– Чего ты хочешь?
– Не понимаю.
– Чего ты хочешь от женщины? От жизни?
Я немного подумал, глядя на тюрьму из своей голубятни.
– В середине девятнадцатого века рейнджеры, помимо всего прочего, занимались охраной границы. У нас были небольшие разногласия с мексиканцами из-за местечка под названием Аламо. В результате граница, где протекает Рио-Гранде, превратилась в жестокое и дикое место. Это было одно из тех мест, которое мы патрулировали. Мы разъезжали парами, потому что нас было слишком мало, чтобы разъезжать тройками или сотнями. Выбор оружия, лошади и партнера имел жизненно важное значение. Твой выбор часто определял твою жизнь или смерть, и более того – как ты жил или погибал. Поэтому мы стали описывать друг друга несколькими простыми словами: El es muy bueno cabalgar el rio, то есть «С ним можно пересечь реку». В Техасе это значит: «Я могу доверить ему свою жизнь». – Я почесал голову. – Мне нужен такой человек, с которыми я могу пересечь реку.
