Родители моих родителей и их родители заключали браки под раскидистым дубом на холме, который потом стал частью нашего ранчо. Ни у кого из предков не хватало денег на покупку этой земли, пока дело не дошло до моего деда. По очевидной причине мы называли дуб свадебным деревом. Ветви росли параллельно земле, склонялись вниз, а потом поднимались, словно крылья ангела. Ширина дуба превышала его высоту. Дед говорил, что дерево связывает нас с землей, придает ощущение постоянства. Думаю, он был прав.
Мы с Энди стояли там восемь месяцев спустя.
Я помню, как ветер трепал ее белое платье. Как солнце освещало ее обнаженные плечи. Длинные пальцы, сжимавшие букет свежесобранных люпинов. Светло-каштановые волосы, собранные в пучок, прыгавший вверх-вниз, когда она поворачивала голову. Сапоги, от которых пахло лошадью. Шелковистые волосы у нее на висках. Маленькая родинка в углу рта, как у девушки на журнальной обложке. Мы сказали: «Согласен». Она встала на цыпочки, чтобы поцеловать меня, а я посадил ее на Мэй – мой свадебный подарок – и прошел вместе с ней по морю голубых цветов.
Мы провели медовый месяц в Большой излучине, управляя лошадиным фургоном со встроенной спальной кабиной на двоих. На вторую ночь мы остановились у ручья с кристально чистой холодной водой. Луна стояла высоко в небе. Над нами нависал валун размером с дом. Слабый дождь падал на крышу фургона. Когда дождь прекратился, облака разошлись и настала ярчайшая ночь, которую я когда-либо видел в этом краю земли. Было светло, как днем. Мы забрались на валун, закутались в одеяло и стали смотреть на мир, вращавшийся под дырами в решете, откуда небесный свет сиял сквозь тьму.
Полтора года спустя доктор положил Броди ей на грудь. Она была слишком обессилена и не могла поднять руки. Ее тело блестело от пота; было и немного крови. Она была взволнована, но страшно устала. Ее голова откинулась назад. Мы слушали, как она дышит, а младенец глотает и начинает понимать, что вокруг нет жидкости. Через несколько секунд она собрала остатки сил и протянула его мне.
– Твой сын.
Слова даются с трудом – и тогда, и сейчас.
Я никогда не плакал после того, как повзрослел, но когда она протянула мне ребенка, которому было несколько минут от роду, в каких-то неведомых глубинах моего существа открылся родник и хлынул наружу. Я не мог остановить слезы, да и не хотел этого делать.
Я знаю одно: с риском для жизни она открыла дверь и преподнесла мне несравненный дар. Она ничего не просила взамен. Никакой торговли. Она лишь попросила меня дать обещание, которое ничего мне не стоило. Это было все, чего она хотела.
Но по каким-то причинам, которые я так и не могу понять, я не дал его.
До сих пор.
Глава 16
Мы уже час ехали по автостраде между штатами, когда я осознал, что Сэм молчала с тех пор, как села в автомобиль. Наверное, она ожидала, что я начну первым, но я не повелся на это. Я редко так делаю.
– Расскажите мне о Марлине.
– Несколько лет назад я довольно много работал в Новом Орлеане. Мы останавливались в ее отеле. У нее были неприятности, и я помог ей выпутаться.
– Что за неприятности?
– Один из постояльцев заявил, что она украла вещь из его номера. Ценное ювелирное украшение. А также кучу денег и часы «Ролекс». Он представился респектабельным человеком и сочинил весьма правдоподобную историю о себе. Так или иначе, я уже какое-то время был знаком с Марлиной и знал, что она чиста как стеклышко, поэтому я провел небольшое расследование и задал кое-какие вопросы. Выяснилось, что он лгал. И эта ложь была лишь вершиной айсберга; впрочем, по моему опыту, так обычно и бывает.
– Что произошло?
– Он отдал деньги и драгоценности своей подружке. Той, для которой он снимал квартиру в городе. Той, о которой он не говорил своей жене.
– Ох.
– Ну да. В общем, с тех пор мы по-настоящему подружились с Марлиной.
– Сколько я вам должна? – Вопрос был резким и почти жестким.
Я рассмеялся.
– Готов поспорить, у вас очень высокий кредитный рейтинг.
– Что это значит?
– Вам не нравится, когда вы должны деньги другим людям?
Она покачала головой:
– Предпочитаю обходиться без этого.
– Марлина не провела через компьютер плату за еду и проживание. Она не зарегистрировала вас. Я просил ее не делать этого, но она настаивала. После семнадцати лет работы за этим столом она фактически управляет отелем и теперь может позволить себе делать подобные вещи. Женщины из бутика выставили мне счет за одежду, и Марлина тоже оплатила его. Я дал ей триста долларов, но она сказала, что это слишком много, и вернула мне сотню.
Сэм зажала руки между коленями и прошептала:
– Спасибо.
Я кивнул:
– Марлина – хороший человек.
Сэм заговорила, глядя через ветровое стекло:
– Для знакомства с хорошими людьми нужно быть хорошим человеком. – Она скрестила ноги и повернулась ко мне: – Могу я кое-что спросить?
– Вы и без моего разрешения знаете, что можете.
– Значит, могу?
– Разумеется.
– Я заметила, что когда вы встречаетесь с людьми, здороваетесь с ними и они спрашивают, как вы поживаете, вы часто говорите: «Кажется, моя сторона побеждает».
– Да.
– Откуда это взялось? Вы сами это придумали или откуда-то взяли?
– Так говорил мой отец, а я перенял у него.
Она посмотрела на приборную доску:
– Мне это нравится.
* * *
Через два часа поездки Хоуп растянулась на заднем сиденье рядом с Турбо и заснула. Четыре стопки оладий из «Риц-Карлтон» с сахарной пудрой и пинтой сиропа могут сделать это с каждым. Я снял солнечные очки и посмотрел на нее.
– Кстати, насчет хороших людей. Поскольку нам ехать почти восемь часов, вы могли бы рассказать мне о себе.
– Что вы хотите знать?
– Как вы пришли оттуда, где были, к тому, где находитесь сейчас.
– Ох… эту историю…
Она глубоко вздохнула.
– Мне тридцать три года. Родилась в Корделе. Мой отец был… арахисовым фермером. – Она улыбнулась. – И если я больше никогда не увижу арахиса, то не буду расстраиваться. У нас была огромная ферма, много работников и даже домашняя прислуга. Они готовили еду на всех и убирали мою комнату. – Она покачала головой. – Я понятия не имела, как много у нас всего было. Мама учила меня быть настоящей леди. В общем… на выпускных экзаменах в школе я показала третий результат из четырехсот человек. У меня были большие планы. Но… мой отец оказался по горло в долгах. Мы все потеряли. Я помню, как стояла на переднем дворе и смотрела, как из дома выносят мою кровать. Мою кровать! Должен быть закон, запрещающий банку отнимать у человека место, где он спит. Заберите дом, но не кровать. – Она откинула волосы, упавшие на глаза. – Так или иначе, мой отец изо всех сил старался вернуть утраченное – настолько, что у него случился обширный инфаркт, и мы с мамой остались одни. Я ушла из колледжа, чтобы заботиться о ней. Я устроилась сразу на две работы для оплаты ее медицинских счетов, но они продолжали расти, поэтому я нашла третью работу. С тех пор я постоянно работала.
