– Можно мне взглянуть?
– Конечно, – сказала Амелия и вернулась к машине, чтобы взять с переднего сиденья сумочку. Откинув верхний клапан и расстегнув молнию внутреннего отделения, она вытащила фотографию размером с бумажник и протянула ее мне.
Я посмотрела на фото, и из моих губ вырвался легкий выдох. Нет, на самом деле сюрприза не последовало. Эмили была такой же, какой я видела ее, когда она склонилась над спящим Джеком, роняя слезы, которые были видны только мне. А вот Джек… это и впрямь был сюрприз. Его взгляд был теплым и искренним, не омраченным сарказмом или цинизмом. Обняв Эмили за плечи, он смотрел на нее так, будто она была ответом на все его вопросы. Постепенно я прониклась пониманием того, что он потерял. И что он перестал искать в тот момент, когда она оставила его.
– Она красавица, – сказала я, возвращая фотографию.
– Да. Была. Джек всегда говорил, что для него ее красота не главное, что Эмили – это другая половинка его души. Когда она оставила его, внутри у него как будто что-то сломалось. Не уверена, сможет ли он когда-нибудь снова открыть кому-то свое сердце.
– Она любила его. И по-прежнему любит, – выпалила я, прежде чем смогла остановиться.
Амелия застыла как вкопанная.
– Откуда вы это знаете?
Я прикусила губу – и кто только дергал меня за язык! – и вместо ответа спросила:
– Куда, вы сказали, она уехала?
– На север. Куда-то в северную часть штата Нью-Йорк.
– В Рочестер? – спросила я, чувствуя, как где-то в области затылка формируется неясная мысль.
Амелия кивнула.
– Кажется, ее босс сказал мне, что именно туда. Но почему вы спрашиваете? Вам что-то известно?
– Не важно. Просто подумалось. Давайте я сделаю несколько телефонных звонков. Может, что-то удастся выяснить. И если я что-нибудь узнаю, то дам вам знать.
Амелия несколько секунд сверлила меня взглядом.
– Эмили мертва, да? И вы видели ее? Как когда-то ваша мать видела людей, которые ушли из жизни.
Я посмотрела на дом, который когда-то должен был стать моим. Внезапно перед моим внутренним взором предстала картина: над моей кроватью склонились какие-то люди, но затем мать протянула ко мне руки и вырвала меня у них. Я как наяву услышала собственный плач.
Я вновь посмотрела на Амелию Тренхольм, в ее спокойные, полные понимания глаза, и тихо сказала:
– Да. Да, я ее видела.
Она кивнула и положила мне на локоть руку.
– Не волнуйтесь, Мелани. Я не скажу Джеку. Но, пожалуйста, узнайте, что случилось с Эмили. Думаю, моему сыну будет легче пережить утрату, если он узнает, что это никак не связано с ним.
Я кивнула и вновь посмотрела на дом. Мне показалось, будто я увидела в чердачном окне какое-то движение. По привычке я отвернулась, притворившись, будто ничего не заметила.
– Пока я не забыла, – добавила Амелия. – Я ведь ехала к вам домой, чтобы сообщить имя того плотника, о котором я вам рассказывала. Замечательный человек и отличный мастер. Он тот, кто вам нужен для работы с деревянными деталями и ремонта мебели. Можно сказать, золотые руки.
Она вручила мне визитную карточку.
– Вот его координаты. Его буквально рвут на части, но скажите ему, что вы – моя знакомая.
– Спасибо, – поблагодарила я.
Амелия пожала мне руку, а затем, к моему великому удивлению, наклонилась и поцеловала меня в щеку.
– Нет, Мелани. Спасибо вам.
Мы с Генералом Ли проводили Амелию к машине. Сев, она высунула из окна голову.
– Еще кое-что. Помните ваши напольные часы в гостиной? Работы Джонстона? Я очень хорошо знакома с его творениями, и мне кажется, что циферблат гораздо новее корпуса. С уверенностью сказать не могу, для этого пришлось бы разобрать часы, но что-то подсказывает мне, что циферблат был вставлен в них позднее.
– Спасибо, Амелия. Вот и Софи подумала то же самое. Я при первой же возможности попрошу кого-нибудь взглянуть на него.
– Не торопитесь – часы отлично идут. Но хотелось бы знать наверняка, чтобы определить их историческую ценность.
Помахав нам рукой, Амелия отъехала от тротуара. Задумчиво нащупав в кармане визитную карточку, я развернулась и зашагала обратно к дому на Трэдд-стрит.
Миссис Хулихан встретила нас у входной двери, ее подбородок дрожал от волнения.
– Что случилось? – спросила я, поднявшись по ступенькам на веранду.
– Я думала, что в доме никого нет, но вдруг услышала стук, а затем чьи-то шаги в вашей комнате. И потому решила выйти и дождаться вас здесь. Скажите, это был кто-то из рабочих?
Я вручила ей Генерала Ли.
– Либо это, либо что-то обрушилось в ванной комнате. Пойду проверю.
Храбро распрямив плечи и придав себе как можно более уверенный вид, я зашагала к лестнице и, поднявшись на верхнюю ступеньку, остановилась и прислушалась. Ничего не услышав, я медленно подошла к своей двери и повернула ручку.
Комната, как я и подозревала, была пуста, но в ней явно кто-то побывал. В самом центре, вверх тормашками, стоял телефон, по-прежнему выдернутый из розетки. Фотоальбомы Луизы были разбросаны по кровати и полу, словно раскиданные вещи капризного подростка. Я избегала смотреть на эти альбомы: казалось, они истощали мою энергию, не сообщая мне взамен о Луизе ничего нового, лишь то, что она любила своего мужа и сына. Увы, у меня сложилось впечатление, что Луиза нарочно подсовывает мне эти альбомы.
– Все в порядке, миссис Хулихан! – крикнула я вниз. – Это в моей комнате упала стопка книг – только и всего.
Раздраженная, я потянулась за альбомом, лежавшим посреди кровати обложкой вниз, чтобы убрать его оттуда, и тотчас осознала свою ошибку. Мое тело словно пронзило током. Я замерла, как будто прислушиваясь к первым робким каплям дождя, и услышала тихий плач ребенка. Моя грудь внезапно стала тяжелой, как будто налившись материнским молоком. Я опустилась на кровать, где только что лежал альбом, и посмотрела на открытые страницы.
На левой стороне альбома была фотография Луизы, держащей на руках малыша Невина в крестильном платьице. Тонкие кружева струились через ее руки, словно мерцающие молочные волны. Наполовину скрытую головкой ребенка изящную шею Луизы украшало ожерелье с большим драгоценным камнем. Но меня приковало к себе не само фото, а те чувства, что от него исходили: что-то теплое, цельное и материнское, отчего мне захотелось погрузиться в него и, словно в материнскую юбку, зарыться в него лицом. Обняв обеими руками пушистую головку ребенка, я почти почувствовала на своих волосах материнскую руку. Внезапно я вновь ощутила пальцами правой руки холодную твердость авторучки – странное ощущение, потому что я с рождения левша, – и на моих глазах перо заскользило по бумаге.
