Терина на цыпочках сначала прошла на кухню. Дверь в кладовку была закрыта, но задвижка наружной двери, которая вела на общий двор и к мусорным бачкам, отперта. Возможно, Альфред вышел во двор, подумала она. Она представила его – по какой-то причине в пижаме – ушибленного, в крови, едва живого, лежавшего на дворовых плитках. И что-то находилось у его горла. Животное. Она чуть приоткрыла дверь, но никого во дворе не увидела. Подбежал кот, попытался прорваться в дом, но Терина наклонилась, подставила ладонь перед его головой и не впустила внутрь, потом закрыла дверь и заперла засов, смыла влагу, оставленную на ее руках котом, и пошла по дому, щелкая выключателями в ближайших к кухне комнатах. Дом, насколько она пока могла судить, был пуст, необитаем, хотя снаружи любому прохожему могло показаться, что на вилле Бузи происходит большой прием невидимок. В большинстве комнат цокольного этажа, а вскоре и второго теперь горел свет. В кровати никаких следов Альфреда она не обнаружила. Постель была аккуратно и плотно застелена. В остальных комнатах она тоже никого не нашла, похоже, в них давно никто не заглядывал. На полах повсюду лежал слой пыли. Никто здесь не подметал, хотя бы даже и своими носками, уже много недель. Она оставила свет гореть и заполнять дом. Теплый желтоватый узор его распространялся через окна на половину улицы.
Тревога не покидала Терину, но теперь она чувствовала и облегчение. Вилла пока казалась безопасной; ей оставалось только проверить две комнаты в конце коридора на цокольном этаже – репетиционную, где Альфред держал ноты, инструменты – и прах Алисии, – и эту неудобную гостиную спереди, куда никто никогда не заходил, но где, как ей показалось, она прежде видела движение. И тут она услышала шепот.
Поначалу Терина вообразила, что шепот доносится с улицы, потому что голос был женский. В жизни Альфреда не было других женщин, кроме нее. А потом она разглядела пару в темноте дальнего конца коридора, между репетиционной и гостиной. Они смотрели прямо на нее, и даже их лица казались темными, застенчивыми и смущенными. Не удержавшись, Терина вскрикнула и шумно уронила зонт. Тот ударился об пол, и это так ее удивило, что она вскрикнула еще раз, теперь потише. Две фигуры стали для нее потрясением. Они казались призрачными, ирреальными. Ей пришлось прижать обе руки к груди, чтобы страх не вырвался наружу, чтобы не потерять равновесия. Не воображает ли она их? Не воображает ли она, что ее сестра вернулась к жизни и стоит рядом с мужем в своем доме? Она посмотрела на них еще раз, полная надежды в той же мере, что и страха. Нет, это была не Алисия. Фигура слишком коренастая и молодая. Но Альфреда она узнала.
– Что тебе надо? – спросил он. Раньше она никогда не ощущала в его голосе столько агрессии. Но это точно был его голос. Но кем была она, эта объемистая масса рядом с ним, которую она приняла за призрака, Терина могла только догадываться. Она явно застукала их. Значит, у Альфреда есть «юбка», так, кажется, говорят? Не исключено, что эта женщина была его настоящей любовницей, будущей женой, которую ее зять скрывал, чтобы никто не узнал, что он все же предал Алисию. Но это тело было слишком молодым. Кто же тогда? Проститутка? Какая-нибудь бесшабашная поклонница? Случайная шлюшка из бара, которая за выпивку и еду готова делать то, что сделала и сама Терина много лет назад, и покрутить любовь с мистером Алом?
Тайна покрылась еще большим туманом, когда она протянула руку и щелкнула выключателем. Она не была готова к тому, что увидела. Альфред был еще растрепаннее, чем днем у офиса Джозефа, еще неряшливее. На лбу у него появилась новая рана, содранная кожа, сильный кровоподтек. Бинты, которые она когда-то приготовила для него, которые завязала так аккуратно, стали темными от грязи и сместились. Одежда покрылась коркой грязи. Босые ноги тоже чистотой не отличались. Даже его тело изменило форму. Оно как-то просело. Из него словно вынули рабочие кости. Женщина рядом с ним была чистой, но какой-то несуразной, подумала Терина. По крайней мере, она не застала ее раздетой. Представить только! На ней была пара тирольских ботинок и этакий бесформенный балахон вместо платья с бретельками на плечах – одежда, столь любимая студентками консерватории и крупными девицами. У одежды был цвет необожженной глины, который не подошел бы никому. Волосы, будь они распущены или стянуты, возможно, были бы неплохи, если бы дать им хотя бы один шанс. Но с такой прической она выглядела так, словно у нее на голове лежала хала. Она отправляла миру коричневое послание. Она была раза в три моложе Альфреда. Более того, оба, кажется, были пьяны. И голоса у них звучали пьяновато.
– Что тебе надо? – снова спросил он. – Кто тебя впустил?
– Я воспользовалась ключом сестры – тем, спрятанным, – сказала она, не желая предъявлять каких-то претензий на виллу, а просто чтобы объясниться. – А кто это с тобой? Я, конечно, приношу извинения, что побеспокоила вас.
Терина готова была развернуться и покинуть виллу, не дожидаясь ответа. Она чувствовала атмосферу злости в доме и даже догадывалась о ее причинах. Объяснения – и извинения – с обеих сторон будут позднее, она не сомневалась. Теперь же ей хотелось одного: поскорее надеть свои хорошенькие туфли и исчезнуть. На граммофоне ее ждала пластинка Карузо. Она найдет некоторое утешение в его голосе после вечера, в котором не оказалось никаких утешений. Она уже вскрикнула дважды этим вечером, а теперь у нее еще пролилась и маленькая слеза. Грубость Альфреда была удручающей и несправедливой.
Прежде чем она успела уйти, глиняная девица с халой на голове быстро прошла по коридору в своих нескладных ботинках и положила руки на плечи Терины. Именно Лекскскс всегда утешала своих младших сестер и плачущую мать. Она поняла – она узнала об этом на рояльном табурете, – почему ее сосед так не доверяет свояченице, но слезы – прежде всего. Боль всегда оказывается сильнее злости.
10
На двойном табурете Бузи едва хватало места для троих, но именно там они все и оказались: Лекскскс восседала величественно, широко расставив колени, словно никого, кроме нее, в этом мире не существовало, она расположилась между тощими задницами соседа и его свояченицы. Никаких словесных разборок между ними не было. Да никто по-настоящему ничего такого и не хотел. Женское объятие в коридоре вернуло Бузи в его обычное дружелюбное расположение, теперь он не был погружен в обиды своего «я», а проникнут сочувствием к кому-то другому. Терина казалась такой потерянной и, господи, такой маленькой без своих туфель, как бездомный ребенок. Ему пришлось самому сократить расстояние между ними – он подошел к Терине в коридоре и положил руку ей на плечо, хотя место отыскалось с трудом – почти все было занято руками Лекскскс. Если бы была жива Алисия, она бы подтолкнула мужа сзади и сказала ему: «Иди». Да что говорить, за неделю до смерти она сказала ему: «Не забывай Терину. Заботься о ней». Это была ее единственная просьба, а потому Альфред и в самом деле должен был исполнить долг перед женой, присоединившись к объятию.
Неловкая шестирукая смычка образовала карман теплого воздуха и сплетение любви, не замечающее мира. Они, все трое, закрыли глаза – так касание стало проводником прощения. Бузи заливался краской стыда, вспоминая, каким тоном он говорил с Териной, каким он был непримиримым, когда увидел ее в своем доме несколькими минутами раньше с зонтом в руке, съежившуюся от страха, каким был и сам он в тот день, когда пустил кровь Саймону Клайну. «Кто тебя впустил?» – грубо кричал он, когда и нескольких дней не прошло с той ночи, когда он позвонил ей в самый темный час, разбудил ее, умолял о помощи. Он порадовался, что никто не видит стыда на его лице, потому что прижимал его к расшитому плечу пальто Терины. Он сделался невидимым.
